Кириллова М.Н., Краюхин Д.А., Ливцов В.А., «Орловский Христа ради юродивый Афанасий Андреевич Сайко»

 

Юродство как чин святости

Но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых; и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное;

И незнатное мира и уничиженное и ничего незначущее избрал Бог, чтоб упразднить значущее…

(1 Кор. I, 27-28).

 

 

Понятие юродство в русском церковном и житейском обиходе появилось не позже X века — с приходом на Русь славянских переводов новозаветных книг, в том числе, посланий апостола Павла. Именно он, апостол язычников, первым из христианских авторов истолковал это понятие и утвердил стоящий за ним тип человеческого поведения как сущностно религиозный. «Ибо слово о кресте для погибающих юродство есть, а для нас спасаемых — сила Божия.» (1 Кор. I, 18). Истинный смысл юродства недоступен разумению «погибающих» — «мудрых по плоти«. «Ибо написано, — ссылается Павел на пророка Исайю, — погублю мудрость мудрецов и разум разумных отвергну». (1 Кор. I, 19).

Эта ссылка апостола на ветхозаветный авторитет знаменательна в том отношении, что напрямую выводит нас к истокам юродства как такового. Библейские пророки и были по сути перво-юродами древности. Они то и дело «ругались миру», подвергаясь за это оскорблениям со стороны толпы и стоящих за нею «мудрых по плоти» — блюстителей буквы закона. То есть, тех самых книжников и фарисеев, которых в Евангелиях постоянно пристыжает Спаситель. Плотское мудрование последних состояло в том, что они, воспринимая мудрость как безусловно положительное качество человека, считали кощунственным появление мудрости в личине житейского неразумия, «буести», в «ругательном» облике. Мудрость, по разумению законника, недоступна осмеянию и поруганию; подвергаемый унижениям и оскорблениям, побиваемый каменьями, следовательно, не достоин считаться мудрым. В такой абсолютизации земной мудрости ветхозаветные законники вполне сходились с плотски мудрствующими эллинами. Вот почему апостол Павел, отстаивая право христианина на новое осмысление «премудрости Божией», говорил: «А мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Эллинов безумие…» (1 Кор. I, 23).

В смиренном образе голгофской казни они нашли повод лишь для осмеяния, глумления, для высокомерного неприятия. И тем самым добровольно лишили себя разума. «Где мудрец? где книжник? где совопросник века сего? Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие? Ибо, когда мир своею мудростию не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих». (1 Кор. I, 20-21).

Последние слова апостола приводят нас к осознанию того, что юродство по природе своей христоцентрично, то есть, первым и высшим образцом для подражания юродивому служит сам поруганный и обесчещенный, распятый во спасение мира Сын Божий. «Юродство проповеди» — это сказано не столько об апостольской миссии, сколько о Самом Спасителе. Об особенностях Его земного пути. О «буести» иных Его «руганий миру», оскорблявших слух фарисеев и книжников. О странности многочисленных Его притч, заставлявших недоумевать даже прилежных учеников. «Юродство проповеди» — это и о «языке» притчеобразных поступков вроде изгнания торгующих из храма или омовения ног ученикам. Это — и о самом Его рождении в скотьих яслях пещерной лачуги. И, наконец, — о голгофском кресте с глумливой надписью над головой распятого Спасителя. Тут — предел унижения, испытанного Сыном Божиим на земле, и тут же — наивысший образец для всех, кто избрал и еще изберет себе жребий юродства во Христе.

Чтобы еще отчетливее подчеркнуть христоцентричность юродства как типа религиозного поведения, апостол Павел создает словесную формулу — «Мы буи Христа ради…» (1 Кор. 4, 10), которая через многие века в русской духовной среде станет определением целого направления святости. Обращаясь к представителям коринфской общины, а иные из них уже успели загордиться своей духовной мудростью, — апостол возвращает их к реальному положению вещей, к тому, что по сути, уготовано на земле каждому христианину: «Мы безумны Христа ради, а вы мудры во Христе; мы немощны, а вы крепки; вы в славе, а мы в бесчестии. Даже доныне терпим голод и жажду, и наготу и побои, и скитаемся, и трудимся, работая своими руками. Злословят нас, мы благословляем; гонят нас, мы терпим; хулят нас, мы молим; мы как сор для мира, как прах, всеми попираемый доныне». (1 Кор. 4, 10-13).

Эти слова оказались путеводными для целой подвижнической традиции, существующей на земле от времени воплощения Спасителя до наших дней. В христианском мире юродство как чин святости первоначально заявило себя в Византии, в греческой церкви, (она чтит шестерых юродивых). Но совершенно особые размеры почитание юродивых о Христе обрело на русской почве. Историк русской святости Георгий Федотов пишет по этому поводу: «Необычное обилие «Христа ради юродивых», или «блаженных» в святцах Русской Церкви и высокое народное почитание юродства до последнего времени, действительно, придает этой форме христианского подвижничества национальный русский характер.» (Святые Древней Руси, М., 1990).

Г. Федотов приводит два канонических определения юродства как чина святости: «Христа ради юродивые» и «блаженные». Не трудно увидеть, что, подобно первому, второе определение по сути также христоцентрично. Оно восходит напрямую к евангельской нагорной проповеди, к Господним заповедям о блаженстве. Нет ни одной из заповедей, которая бы не предвозвещала своим смыслом и подвиг юродства. Такой вывод как бы суммируется в последней из заповедей, где сказано об открытости и беззащитности блаженных на земле перед любым поношением, злобой и ложью: «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня; радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас». (Мф. 5, 11-12).

Высокий подвиг стяжания блаженства через духовную нищету, осознанно принимаемую на себя буесть, немудрость, через тяжелейший жребий «ругания миру» и, как следствие, бесконечные поношения, принимаемые от мира, — все это сообщило юродству о Христе в русском народе славу одного из труднейших и особо чтимых служений Господу. Русская церковь знает целый сонм святых блаженных и юродивых Христа ради, — таких как Прокопий и Иоанн Устюжские, Михаил Клопский и Николай Кочанов, Максим и Василий Московские, Исидор Ростовский и Ксения Петербургская… Но знает она и еще более обширный круг юродивых местночтимых. К последним из них по времени служения можно отнести и старца Орловского   Афанасия   Андреевича  Сайко , страдному жизненному пути которого посвящается эта книга.

* * *

Первую часть книги, запечатлевшей образ, житие и слово Орловского Христа ради юродивого, составляют воспоминания Марии Николаевны Кирилловой (1906-1986). Это личные разговоры, наблюдения, впечатления, размышления над обращенными к ней словами  Афанасия  Андреевича  и ее же собственные записи рассказов третьих лиц об А. А.  Сайко . Машинописный экземпляр этих записей дополнен самостоятельными текстами, автором которых является женщина, близко знавшая Марию Николаевну. В них – рассказы М. Н. Кирилловой о старце, не записанные ею самой, и воспоминания иных лиц о собственных встречах с А. А.  Сайко . Эти тексты составляют вторую часть книги. Особенность публикуемых воспоминаний состоит в том, что высказывания и поведение человека, принявшего на себя подвиг юродства, как правило, представляют собой совершенно особый язык, отличный от общежитейского, — язык иносказаний, притч, недомолвок, поступков и жестов, нуждающихся в истолкованиях, в «переводе». Очень часто такой «перевод», в силу своей субъективности, не обладает исчерпывающей точностью, оставляя тем самым простор для читательского раздумья.

Первая анонимная публикация воспоминаний М. Н. Кирилловой состоялась в 1987-1988 гг. в ежегоднике «Православный путь» (Джорданвилл, США). На родине отрывки из них были напечатаны в орловской газете «Поколение» в мае 1991 года.

ЧАСТЬ I

«Нате, пишите»

Исполняя такую трудную и важную задачу, как описание жизни Орловского Христа ради юродивого старца  Афанасия  Андреевича  Сайко , считаю своим долгом изложить причины, побудившие меня взяться за нее, а также то, чем я руководствовалась при ее исполнении.

Первое — это было указание самого старца. Однажды он дал мне карандаш с тетрадью и сказал: «Нате, пишите». Я подумала: «Что писать? О чем? Я же ничего не знаю…» Старец же, угадав мои мысли, ответил: «Пишите что-нибудь, как умеете».

Через некоторое время я поехала к  Афанасию  Андреевичу за советом. Сел он рядом со мной, весь светлый — белая рубашка, белая борода… Смотрю на него и думаю: «Как во сне все это». А он посмотрел на меня и говорит: «А сны записывать надо». Тут я поняла, зачем он мне дал тетрадь с карандашом: «сном» был он сам, и записывать надо о нем, ведь сказал же он, чтобы писала, как умею.

Все, что связано с  Афанасием  Андреевичем, поучительно и полезно для души.

Приступая к жизнеописанию старца  Афанасия , искренне молюсь: «Да споспешествует молитва праведного, во имя которого все это написано, да будет на духовную пользу и во славу Божию».

Орел дан ему в удел

Орел 1921-1922

В 1921 году в Орле на колокольне Богоявленского храма появился и стал жить никому не известный человек. Одет он был бедно и очень легко, ходил полубосой, хотя время было зимнее. С колокольни сходил, чтобы попросить на пропитание, потом возвращался. Вел себя как не совсем разумный, но поначалу на него мало кто обращал внимание. Когда слух об этом человеке дошел до молодого священника Введенского женского монастыря о. Всеволода Ковригина, он поручил брату Иоанну, которого называл своим келейником, подыскать среди верующих человека, который бы согласился взять к себе на жительство этого бесприютного. Верующая одинокая женщина по имени Марфа, жившая на окраине города в маленьком домике, согласилась приютить его у себя. Когда брат Иоанн привел человека к ней, Марфа спросила, как его зовут и он ответил:  Афанасий  Андреевич. Затем  Афанасий  Андреевич взял два ведра, пошел и принес воды из колонки, поставил ведра посреди комнаты, разделся донага и начал мыться. Смеется, радуется, поливает себя холодной водой, кругом лужи на полу, будто гусь купается.

С этого дня стал  Афанасий  Андреевич жить у Марфы. Так как он был фактически раздет, пошла Марфа в деревню Куликовку (она родом оттуда) и попросила у односельчан одежды. Люди дали ей крестьянскую свитку, порты, рубаху из домотканого полотна, холщовые белые онучи и лапти.

 Афанасию  Андреевичу было тогда лет тридцать. Он был плечистый, стройный, высокого роста, лицо — светлое, одухотворенное, с черной окладистой бородой; глаза — большие, серые; когда поднимал их, то казалось, что они смотрят в самую душу человека. Был  Афанасий  Андреевич красив, с военной выправкой. Но при всем этом действия его были не совсем обычны, а разговор малопонятен.

Просто так  Афанасий  Андреевич никогда не ходил, а все время что-то подбирал с земли — склянки, спички, спичечные коробки, обрывки газет. Его карманы вечно были переполнены этими «находками», а если попадались большие куски газет, то он прятал их за пазуху или клал в картуз, который был всегда до отказа набит этими бумагами.

На шее носил полотенце, которое спереди было завязано узлом. Иногда этим полотенцем он покрывал голову, а поверх надевал картуз.

Порой  Афанасия  Андреевича можно было увидеть бегущим босиком посередине дороги с окомелком метлы в руке. Разметает дорогу так, что пыль вокруг него поднимается густым облаком, и громко приговаривает: «Кайся, кайся, окаянный грешник».

Нательный крест обычно носил поверх одежды. Иногда на шею вешал будильник на веревке, а в картуз натыкивал перьев.

К кровати его были подвешены разные металлические предметы — крышки, медные кастрюли и т.п. Когда он по ним ударял, получалась своеобразная колокольня. Кто-то подарил ему камертон, и он очень любил прислушиваться к его звуку.

 Афанасий  Андреевич обладал тонким музыкальным слухом и хорошим голосом большого диапазона: от баритона до дисканта. Играл на многих музыкальных инструментах, но предпочитал скрипку. Часто можно было видеть, как он любовно перебирает струны своими точеными музыкальными пальцами. Из его разговоров можно было понять, что родина его — Волынь-корец, что он образованный и интеллигентный человек. В разговорах часто упоминал Варшавскую консерваторию, драгунский полк, гусарское сукно. Имел красивый почерк. Всех называл на «Вы».

Как он попал в Орел, никто не знал. Однажды он сказал, что Орел дан ему в удел и что дан ему дар читать мысли человеческие. Назвал свою фамилию —  Сайко  и в шутку говорил: «Сайка-зайка». Речь  Афанасия  Андреевича была с украинским акцентом. Документов при нем не было.

Работал, разгружая вагоны с дровами, но не за плату, а ради физической нагрузки. На грузовом дворе на него смотрели как на чудака. Многие считали  Афанасия  Андреевича психически ненормальным.

Никогда не ел ни мяса, ни яиц. Не ел ржаного хлеба, а если не было пшеничного, мог целый день ничего не есть. Обедал очень оригинально. Ему наливали «щей» — вода, несколько капустных листьев и соль. Вместо хлеба на столе — несколько картофелин. Как-то принесли ему грамм двести сахарного песку. Он высыпал его в «щи» — получился капустный компот, который он ел, закусывая маленьким кусочком картошки, да еще нас угощал. А если кто принесет ему кружку молока, в разрешенные от поста дни он выпьет и засмеется, приговаривая:

— Мама, а молочко-то святое… Мама, а молочко-то святое…

Во Введенском монастыре был молодой священник о. Всеволод Ковригин. Человек с высшим образованием, окончил медицинский факультет Ленинградского университета. Мы ходили к нему на уроки Закона Божьего. Отец Всеволод рассказывал многое из своей жизни. Рассказывал он нам, почему пошел в священники. Два его товарища по университету покончили жизнь самоубийством, оставив записку, в которой говорилось, что смысла жизни они не нашли. «А вот я нашел смысл жизни в Боге», — сказал о. Всеволод. Однажды, когда мы пришли в храм на урок, туда пришел  Афанасий  Андреевич.

Они обрадовались друг другу, обнялись, расцеловались и начали разговаривать, но о чем шла речь, трудно было уразуметь: слова вроде и русские, а смысл их непонятен. Когда  Афанасий  Андреевич ушел, мы спросили у о. Всеволода, что это за человек и почему мы его не понимаем. О. Всеволод ответил: «Вы его сейчас не понимаете, но слушать должны; это — раб Божий».

Любимая присказка  Афанасия  Андреевича была: «Ищите родственность между предметами, привыкайте решать задачи». Эти слова он прибавлял всегда, если кому-нибудь что-нибудь говорил. Постепенно люди стали замечать, что  Афанасий  Андреевич отвечает на их мысли, говорит о том, что у них на душе, о том, что происходит у них дома или о том, что должно случиться.

Стыдно стало

Орел 1942

На чужие мысли  Афанасий  Андреевич отвечал очень быстро. Однажды он подошел к Надежде Максимовне и как обычно стал хозяйничать: стол передвинул — не так стоит, еще что-то не так. При этом говорит, поучает. Так продолжалось довольно долго. Наконец, Надежде Максимовне это надоело, и не успела она подумать «Хотя бы он поскорее ушел», как  Афанасий  Андреевич быстро схватил свой картуз и вышел за дверь. Потом приоткрыл сенную дверь и тихо и вежливо попросил: «Мама, разрешите я у вас еще немного побуду».

— Мне стало так стыдно, — говорит Надежда Максимовна. — Не знала, куда от стыда деваться.

Поговорки

Была у  Афанасия  Андреевича поговорка, которая имела глубокий смысл: «Глаза — как тормоза, нос — как паровоз, губы — как трубы». На протяжении многих лет я слышала от него эту поговорку, но значения не придавала, думала: юродствует.

Однажды  Афанасий  Андреевич с серьезным лицом говорил эти слова молодому священнику. И тут я поняла, что они могли означать, и  Афанасий  Андреевич подтвердил, что поняла я его правильно. «Глаза как тормоза» — глаза надо придерживать, чтоб не бегали по сторонам. «Нос как паровоз» — паровоз не сворачивает с намеченного пути, так как идет по рельсам; если он с них сойдет, то это может обернуться катастрофой; так и в жизни нельзя сворачивать с избранного пути, с пути Божьего. «Губы как трубы» — чтобы воспевать и восхвалять славу Божию, как в своих псалмах говорит царь Давид: «Хвалите Бога в псалтыри и гуслях, в струнах и органах, в трубах и восклицаниях».

Еще старец говорил: «Надо знать падежи. Падежи бывают спьяну, сдуру, смолоду».

Когда  Афанасия  Андреевича спрашивали:

— Что вам принести? В чем вы нуждаетесь? Он отвечал, становясь при этом, как солдат, навытяжку:

— Я ни в чем нужды не имею.

Когда  Афанасия  Андреевича просили: «Не забудьте, помяните нас в своей молитве», старец всегда отвечал:

— Никто не забыт; ничто не забыто.

О прическе и нарядах

Смирение  Афанасия  Андреевича было удивительным. Вот такой пример: приходит он в один дом, а там несколько девочек-подростков. Дети начали мудрствовать над его головой: расчесывали волосы, заплетали в десять косичек, а в каждую косичку вплели красный бантик. Только они закончили, как  Афанасий  Андреевич встал и прямиком направился в храм, на клирос к певчим монахиням, и как ни в чем не бывало стал петь.

Или возьмет длинный половик-дорожку, наденет на шею, спереди крест-накрест, а сзади завяжет бантом и идет в таком наряде по улице. Не всякий так сможет, а только блаженный.

О девстве

 Афанасий  Андреевич для многих оставался загадкой. Никто ничего достоверного не знал о нем. Был ли он когда-нибудь женат или нет — неизвестно. Многие говорили, что, наверное, был, а сам о себе он говорил мало.

Много позже, когда  Афанасий  Андреевич гостил в Москве у моей подруги, она спросила его:

—  Афанасий  Андреевич, были ли вы когда-нибудь женаты?

Он в это время лежал, отдыхал. Но быстро встал, выпрямился, повернулся лицом к иконам и как солдат, приносящий присягу, со взглядом, устремленным на образа, четко и строго произнес:

— От чрева матери моей — никогда.

Здесь не было ни юродства, ни иносказательности. Здесь был прямой ответ. В этот момент его лицо было как лик древнего пророка на иконе.

Первая встреча

У меня было две подруги: Мария и ее сестра Юлия. Меня тоже зовут Марией. Нам с Марией было по 15 лет, а Юлии — 20. Мы любили ходить в храм Введенского женского монастыря, а в свой приходской храм ходили редко.

Был теплый весенний день. Решили мы пойти ко всенощной в приходской храм. Народу было немного.

Наше внимание привлек человек, похожий на священника. Был он высокого роста, стройный и плечистый с черной окладистой бородой и с длинными до плеч черными густыми волосами. Одет он был в крестьянскую свитку, подпоясанную веревкой, обут в лапти с белыми онучами. Мы стояли от него далеко, разглядывая и размышляя, кто бы это мог быть.

Почувствовав наши взгляды, человек обернулся, посмотрел на нас и улыбнулся. У него было красивое лицо, в котором чувствовалось нечто возвышенное. Когда служба кончилась, мы вышли на паперть и решили подождать его. Он выходил из храма последним, внимательно посмотрел на нас, опять улыбнулся. Потом, как-то неестественно тонко засмеявшись, начал плечом сталкивать нас со ступенек.

Юлия, как самая старшая и смелая из нас, спросила:

— Как вас зовут?

—  Афанасий  Андреевич, — последовал ответ.

— А где вы живете?

Он засмеялся и, показав рукой в сторону, сказал:

— Там, где бугорки, это около рва, где монашеское кладбище.

Нам было по пути. Юлия спросила:

— Можно вас проводить?

— Можно.

И мы пошли вместе. Он шел, смеялся, как-то по-чудному и странно с нами разговаривал. Мы не совсем понимали, о чем он говорит, но запомнили его слова, которые к нам относились.

Моей подруге Марии он сказал:

— Вас я видел в виде дождевой тучки. Повернувшись ко мне, продолжал:

— А вы — цыганка из табора номер шесть. Когда мы дошли до переулка, в котором все трое жили в одном доме, он спросил у меня:

— Где вы живете?

— В доме номер 39.

Потом повернулся к Марии:

— А вы где живете?

— В номере 39, в том же доме.

— А вы где живете? — повернул голову к Юлии.

— Я живу вместе с сестрой и подругой — в этом же доме.

 Афанасий  Андреевич покачал головой и сказал, обращаясь к Юлии:

— Нет, Вы там не живете, а живете вы там, — он указал рукой в сторону Иверского храма. — В маленьком сереньком домике и у вас маленький, маленький, ма-а-ленький.

Слово «ма-а-ленький» он пропищал очень тоненьким голосом так, что любой понял бы, что речь идет об очень маленьком ребенке.

— Нет, — запротестовала Юлия. — Я живу здесь, в этом доме.

В ответ  Афанасий  Андреевич повторил ей то же самое.

Для нас это все было странно и непонятно.

А через два месяца умерла близкая Юлина знакомая, оставив трех сирот: шести и восьми лет и девочку шести месяцев. Пришел к Юле свататься вдовец Петр Григорьевич, умолял Юлю стать матерью его сиротам. Поплакала Юля и дала ему свое согласие. Стала она жить в маленьком сереньком домике Петра с его тремя маленькими детьми.

Особый дар

Нам стало ясно, что  Афанасий  Андреевич не простой человек. Все, кто начал понимать его речи, стали обращаться к нему за помощью и советами. Очень мудро обличал он людей в дурных поступках. Люди толпами ходили за ним, чтобы услышать его слово. Часто он сам приходил в дом к разным людям, чтобы предостеречь их от беды, от греха.

И свою участь предсказал  Афанасий  Андреевич. Часто он приходил к одной женщине по имени Татьяна. Однажды приходит к ней обритый. Она запечалилась и говорит:

— Зачем же вы сняли всю свою красоту, зачем бороду сбрили?

А он отвечает печально:

— Мама, теперь я буду каждую неделю бриться.

Через неделю забрали его в психиатрическую больницу, в которой он пробыл 7 лет, там больных бреют раз в неделю.

В 1942 году, во время фашистской оккупации, он вышел из больницы совершенно седой. Народ опять начал обращаться к нему за советами. Поселился он в доме старой девы по имени Ольга, где прожил довольно долго.

В это время я стала всюду ходить за  Афанасием  Андреевичем, прислушиваясь к каждому его слову. И мне он постоянно говорил:

— Привыкайте решать задачи, ищите родственность между предметами.

А если я не могла сразу сообразить, к чему это относится, он подсказывал, как надо понять его слова:

— Идите, София вас догонит.

Премудрость Божия по молитвам старца меня умудряла.

Многие боялись встреч с  Афанасием  Андреевичем: вдруг он предскажет им что-нибудь страшное.

От Бога  Афанасий  Андреевич получил дар прозорливости.

…Приближался день освобождения Орла от оккупантов. Бои шли под городом. Падали бомбы. Рвались снаряды. Жертвами становились мирные люди.

Священник о. Филипп был на поминках девушки Татьяны, которую убило осколком бомбы. Брат девушки рассказал следующее:

— За день до гибели пришла Татьяна домой и говорит, что встретила  Афанасия  Андреевича, который ей сказал: «Ну, девка, тебя сразу ухлопает». И побежал. А Татьянина мать на это: «Да ну, слушайте его больше. Он — человек ненормальный». На другой день Татьяну и убило.

Еще о. Филипп рассказывал, как стоял и разговаривал с другим священником. Подходит к ним  Афанасий  Андреевич, достает из кармана два огурца. Один подает о. Филиппу: «Это вам — Брянск». Другой подает его собрату: «А это вам — Ливны». И ушел. Через некоторое время о. Филиппа перевели в Брянск, а второго священника — в Ливны.

Спички

Орел. 1943

Частенько  Афанасия  Андреевича можно было застать за собиранием склянок, бумажек и спичек. Чаще всего он собирал спички, многие спрашивали его: « Афанасий  Андреевич, для чего вы собираете горелые спички?» В ответ старец брал в руку десяток спичек: «Надо брать по десять штук, связать ниткой, — при этом он делал жест, будто перевязывает спички ниткой. — Их надо окунуть в серу. Сколько ссерите, столько и получите». И начинал смеяться юродивым смехом. Смысл сказанного был глубокий. Десять спичек у  Афанасия  Андреевича означали десять заповедей. Сколько выработаете — столько получите…

О поклонах

Как и другие Христа ради юродивые,  Афанасий  Андреевич никогда не старался выглядеть умным, а тем более подвижником или святым. Наоборот, всегда как бы подыгрывал тем, кто его считал дурачком и сумасшедшим.

 Афанасия  Андреевича редко кто видел молящимся, он даже не крестился в храме и не клал поклонов перед иконами. Многие говорили: «Ну что это за блаженный, просто больной человек». И я часто задумывалась над этим. И вот однажды я пришла в храм до вечерни, смотрю —  Афанасий  Андреевич заставляет сторожихиного мальчонку класть поклоны, сам не кланяется образам, а мальчонку держит за шиворот и приговаривает: «Кланяйся, кланяйся Богу». Я смотрю на эту сцену и думаю: «Сам не кланяется, а малого заставляет, значит, он признает поклоны Богу». И вдруг я поняла: а разве это не поклоны, когда он собирает спички, склянки, бумажки без разгибу целый день. Так вот где его поклоны! Думаю, а сама гляжу на него. Тут  Афанасий  Андреевич посмотрел на меня, а взгляд такой, будто слышит мои мысли, подходит и говорит: «Прошу защищать мои интересы и не разглашать их». И взгляд прямой, лицо строгое и серьезное. Этим он подтвердил мою догадку. И когда люди спрашивали меня: «Как вы думаете, для чего он собирает склянки, спички и все остальное?» — то я, конечно, кроме «понятия не имею», ничего не отвечала.

Парильня

Все, кто знал силу молитв  Афанасия  Андреевича, обращаясь к нему за помощью, приносили посильную лепту. На принесенные деньги старец покупал свечи и ставил их перед образом Спасителя. Когда ему приносили большую сумму, то он, собираясь в храм, говорил: «Сегодня мне парильня». Надевал на себя теплый пиджак и, придя в храм, покупал много свечей, ставил на подсвечник, все их зажигал, а в руках держал по две большие свечи и так стоял всю службу, а когда приходил домой, то белье с него трудно было снимать, так как оно было мокрое от пота и прилипало к телу. Вот и называл  Афанасий  Андреевич такие свои подвиги «парильней».

О гадании

Многие искали  Афанасия  Андреевича не за тем, чтобы получить душеспасительный совет, а погадать, что, мол, он скажет по тому или иному случаю. Но гадальщики уходили ни с чем. Вот такой случай, которому я была очевидицей.

Пришла я, как обычно, на кладбище, на рвы, где  Афанасий  Андреевич пас корову. Подхожу, здороваюсь.  Афанасий  Андреевич рад мне, настроение у него хорошее.

— Хорошо, что вы пришли, — говорит. В это время со стороны города показались две женские фигуры, направляются к нам. Посмотрел на ‘них

старец и говорит:

— Мама, бежим, — хлестнул веревкой коровенку, та быстро побежала по рву наверх,  Афанасий  Андреевич — вслед за нею. Я, ничего не поняв, осталась на месте. Подошли женщины. Одна из них спрашивает: «Вон тот старик с коровой —  Афанасий  Андреевич?» «Да», — отвечаю. По-видимому, они его раньше никогда не видели. А в это время  Афанасий  Андреевич с коровой уже далеко убежал и, конечно, ничего не мог слышать. Одна из женщин спрашивает: «Как вы думаете, если я у него спрошу, ответит он мне или нет?» Я говорю: «Смотря о чем будете спрашивать. Если как душу спасать, то ответит, а если что другое — не знаю. А что вы хотите у него спросить?» А она говорит: «Обокрали меня. Вот не знаю: брать мне собаку-ищейку или нет». «Не знаю, что он вам ответит на это», — говорю я.

Идем к  Афанасию  Андреевичу, а он стоит на дорожке, что ведет к кладбищу, держит корову за поводок, а сам как-то недружелюбно смотрит на этих женщин. Та, которую обокрали, кланяется и говорит: «Здравствуйте, А…» По-видимому, она хотела сказать « Афанасий  Андреевич», но успела произнести только первую букву, как он быстро и громко сказал ей, отмахнувшись рукой: «Я у тебя ничего не брал, я у тебя ничего не крал, что ты за мной ходишь?!» А она опять: «А…»  Афанасий  Андреевич опять не дал ей договорить, повторив, что и в первый раз, и, показывая на коровий помет, добавил: «Зачем вы этот навоз мне в уши кладете?» И убежал на кладбище с коровой вместе.

Афанас-свинопас

Да, это был наш пастырь добрый и наставник. Когда его слишком осаждал народ, он убегал. Некоторые женщины начинали ему кричать: « Афанасий  Андреевич!  Афанасий  Андреевич!», — чтобы он остановился. Он останавливался и говорил:

— Ну, что кричите: « Афанасий !  Афанасий !» Афанас свиней пас! Катерина — бычка!

И засмеявшись, убегал.

Если вникнуть в смысл этих слов, то действительно: свиней пасем, живем грязной свинячьей жизнью, не разбирая, что можно, чего нельзя.

Не убий

 Афанасий  Андреевич любил людей, животных, птиц, насекомых. Для обездоленных собак и кошек специально ездил в город за едой. Кормил птиц. Яиц не ел, говоря: «Покойников не ем. Яйца надо положить под курочку, и будут писклятки». Однажды мне пришлось наблюдать такое. Старец ходил к одной женщине, которая имела корову, помогал ей. Пошел  Афанасий  Андреевич в сарай за сеном, а в сене курица снесла два яйца, которых старец не заметил. Стал он брать сено, а яйца упали и разбились.  Афанасий  Андреевич стоял бледный как полотно и только повторял про себя: «Я — убийца… Я — убийца». Этот случай он переживал несколько дней. Если по одежде его ползло какое-нибудь насекомое и его хотели снять, он неизменно говорил: «Не надо убивать, не убивайте, пустите в траву, пусть пасется».

Морковь — любовь

Однажды к  Афанасию  Андреевичу приехали священник из Москвы и моя подруга. Когда они подходили к его хатке, то увидели, что он стоит на пороге радостный и улыбающийся, с морковкой в руках. Это означало, что он встречал их с радостью и любовью.

А в другой раз  Афанасий  Андреевич встречал этого священника прямо около станции и держал на поводке собаку. Как бы извиняясь, он сказал: «Хозяйство надо смотреть», — намекая, что собаку надо прогуливать или отпускать побегать.

У священника была собака, которую редко отвязывали. По приезде домой хозяин решил отвязать собаку, дать ей побегать, а когда стал снимать ошейник, то увидел большую рану на собачьей шее и понял, почему  Афанасий  Андреевич вышел к нему, держа на поводке собаку и со словами: «Хозяйство надо смотреть».

Туз и шестерка

Мне нравились юродивые и их путь. Очень часто думала о том, с чего начинается путь юродства. И вот ответ. Иду я как-то с  Афанасием  Андреевичем от вечерней службы и думаю, как стать на этот путь? А старец посмотрел на меня и говорит: «Надо быть тузом, а вы — шестерка!» И я поняла, что только сильные духом могут сносить все невзгоды этого нелегкого подвига.

О гимнастике

К нам, собравшимся в келье одной монахини, пришел  Афанасий  Андреевич и начал нас учить: «Как только утром встанете, опустите ноги на пол, так сейчас же делайте гимнастику. Вот так», — и начал показывать: сгибается и разгибается, а когда наклонялся, то руками касался пола. Так обычно монахини кладут поясные поклоны. И добавил: «Вот так утром 12 раз и вечером 12 раз, перед тем, как лечь спать, делайте гимнастику«. Засмеялся и ушел. Не знаю, как восприняли слова старца окружающие, но я поняла наставление так: надо утром и на ночь класть по 12 поясных поклонов по счету часов дня и ночи «Иже на всякое время и на всякий час».

О котенке

Наступал праздник Рождества Христова. Вся моя семья собралась в храм к заутренней службе. Пуржило. По сугробам идти было трудно. И вдруг вижу — на дороге посреди Прядильной улицы, барахтаясь в снегу, мяучит котенок. Жалко мне стало беспомощного. Взяла его и сказала родным, чтобы шли без меня, а сама котенка понесла домой. Потом со спокойной душой и совестью отправилась в храм.

Котенок был слабый, чуть живой, но к весне оправился, подрос. Стал игривый, шкодливый: что-нибудь разобьет, повалит, и родственники стали в один голос твердить, чтобы я выкинула его вон. Я же защищала своего подопечного, говоря, что не за тем его принесла, чтобы выбрасывать, а если им его не жаль, то пусть выбрасывают сами, а я не буду. Так и пошли распри из-за котенка.

Однажды приходит к нам  Афанасий  Андреевич. Посмотрел, что делается в доме, засмеялся и говорит: «Вот иду я по Прядильной улице, бежит мне навстречу маленькая кицка и кричит: «Мяу-мяу, помогите», я ее взял, а кицка делает шкоду, а меня ругают, ругают!» Тут поняли мои родственники, что они не правы, и с тех пор ни разу не попрекнули меня котом, а стали сами подбирать и приносить в дом обездоленных котят.

Немцы — наши гости

Во время оккупации Орла немцы хвастались, что скоро возьмут Москву. «Москва — капут», — говорили они. Но  Афанасий  Андреевич видел дальше их.

Однажды  Афанасий  Андреевич и я сидели на лавочке на Афанасьевском кладбище, смотрим: идет немецкий солдат.  Афанасий  Андреевич подзывает его к себе, достает из кармана горсть мелких немецких денег — пфеннигов — подает их немцу и говорит: «На, пан, возьми, на них больше уже ничего не купишь!» — и высыпал их солдату в руку. Тот заулыбался, поблагодарил за подарок и, конечно, ничего не понял.

 Афанасий  Андреевич как-то пришел в гости к одной моей знакомой, сидят они, в это время кто-то вошел на кухню.  Афанасий  Андреевич говорит:

— Мама, посмотрите, кто там пришел.

Она выглянула в дверь: там стоял немецкий солдат.

— Проклятый немец пришел.

 Афанасий  Андреевич покачал головой и отвечает:

— Мама, не ругайте их. Они — наши гости: как пришли — так и уйдут.

Самолеты — свечи

Когда над Орлом пролетали немецкие бомбардировщики,  Афанасий  Андреевич говорил, указывая на них: «Это — свечи». Начинаю соображать: что такое свеча? Свеча — это жертва, приносимая Богу в храме, которая должна сгореть, и останется от нее только маленький огарок или совсем ничего. Самолеты — жертвы, приносимые на жертвенник войны, и от них, как и от свечей, остаются только жалкие обломки. Такую участь определил им  Афанасий  Андреевич двумя словами: «Это — свечи».

Об истинном покаянии

Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззакония мои.

(Пс. 50, 3)

Часто приходим на исповедь; формально исповедуем свои грехи устами, а сердце далеко стоит. И слава Богу, если священник подскажет, спросит: «Аборты делала?» «Грешна, батюшка», — устами скажу, а душой не поболею за грех, как будто так и надо.

Согрешила и я тяжко, но покаяние не доходило до моего сознания.

Случилось это в Москве в 1956 году. Я гостила у подруги, в это время и  Афанасий  Андреевич находился там же.

Видя, в каком жалком состоянии моя душа, старец начал мудро обличать и исправлять мою жизнь. «Я дам вам зрение», — сказал он мне, потом повторил свои слова, когда мы шли с ним домой от всенощной службы из храма Ризоположения. По пути  Афанасий  Андреевич зашел в винный магазин и купил четвертинку водки. Придя домой, он спрятал водку в шкаф.

Наутро, когда моя подруга ушла на кухню готовить завтрак,  Афанасий  Андреевич достал водку и, налив ее в стакан, заставил меня выпить натощак со словами:

«Я дам вам зрение». Я выпила. Сижу и думаю: «Что же будет дальше? Какое он мне даст зрение?» Вдруг чувствую, что все мое тело стало будто чужое, только голова и мысли остались ясными, незатуманенными. Спрашиваю старца: «Можно я лягу?» «Ложитесь», — отвечает он. Я легла.  Афанасий  Андреевич накрыл меня пальто до пояса со словами: «Надо утеплить детское место». Потом взял со стола газету, поднес ее ко мне так, чтобы можно было свободно прочитать заголовок: «День защиты детей» — и положил мне ее на живот поверх пальто. Потом другой, точно такой же газетой накрыл мне лицо, а сам отошел.

Я начала думать о своих детях: «Как они там? Как маленькая внучка?» Вспомнила старшую дочь и ее сынишку. Вспомнила и своего маленького сынишку, о котором стала уже забывать: родился он в больнице и умер через десять часов после своего появления на свет. Умер некрещеный, непогребенный. Куда там их бросают — не знаю. Вспомнила и про свои аборты. Лежу и думаю, что те дети выброшены за борт этой жизни и за борт той, будущей. Своих детей и внуков я люблю, ласкаю, а чем же те дети были бы хуже? Чем они провинились, что я с ними так поступила? И перед моим внутренним взором предстала такая картина: если я умру, то встреча с этими малышами будет неизбежной и скажут они мне: «Мать, что же ты сделала с нами? Чем мы провинились перед тобой?» — и будут смотреть на меня с упреком и горечью. И так мне стало больно за них, так страшно и жалко до глубины души, что из моих глаз ручьем полились слезы. Хотелось кричать: «Помилуй мя, Боже, помилуй мя. Боже, Боже мой, что же я наделала? Да мне, наверное, нет прощения? Звери и те жалеют своих детей, а я же хуже скота. Червь, а не человек». Подруга увидела мои слезы, расстроилась и говорит: « Афанасий  Андреевич, что вы сделали с Марией?» «Не трогайте, с водой все уйдет», — ответил он ей. А мне казалось, что надо плакать и плакать не простыми, а кровавыми слезами: простит ли меня Бог?!

Прошло некоторое время. Стою я как-то в храме, и вспомнились мне мои прегрешения. Стала я в уголке и заплакала, подходит ко мне  Афанасий  Андреевич и говорит: «И плачет, и плачет. Скажите, пожалуйста: кто же так делает — откапывает покойников с кладбища и опять оплакивает их». И отошел.

Тут стало мне понятно, что умерли мои грехи, нет их больше на душе моей. И терзать себя больше не надо.

О самоубийстве

 Афанасий  Андреевич помогал людям исправляться, указывал им на их недостатки, ошибки и грехи.

Жизнь моя сложилась плохо. От храма я почти совсем отошла. Богу молиться перестала, да и в семье дела все хуже и хуже. Помощи ни от кого не было. Дошла до отчаяния: стала каждый день думать о самоубийстве. Но, видимо, Господь не допустил. Зашла как-то в храм и думаю: что ж это я отошла от Бога и грехов накопилось много? Вот поэтому на душе так плохо и жить не хочется, а у меня двое детей маленьких. Не размышляя, пошла я на исповедь к священнику: всю свою жизнь выложила, а о мыслях о самоубийстве ничего не сказала, как-то в голову не пришло, что это грех.

Исповедалась, причастилась, смотрю: в сторожку пошел  Афанасий  Андреевич. Дай, думаю, пойду в сторожку, я с ним давно не виделась, давно не разговаривала. Пришла, а там, кроме  Афанасия  Андреевича, было еще несколько человек. Сидим, ждем, что он кому скажет. Посмотрел он на меня и говорит: «Год рождения — 1906-й (мой год рождения), хлеб — брот — отец (отец мой — немец, лютеранин, принял православную веру, крестился, стал русский немец), мать Елена». Все точно. А потом добавил: «Когда хату метешь, то по углам мусор не оставляй». Я вначале подумала о мусоре в доме: и правда, везде мусор был — война, бомбежки, не до углов. Тогда  Афанасий  Андреевич, видя, что я думаю не о том, о чем он хочет сказать, говорит: «Самоубийство — грех большой, его не только делать, но думать о нем грешно, — и, указав рукой на храм, продолжает: — Вот кузня, там — кузнецы, цок-цок, подкуют«. Так вот какой мусор в углу души я оставила. На другой день опять пошла к тому же священнику на исповедь и говорю: «Батюшка, вчера исповедовалась, а один грех с себя не сняла: хотела жизнь самоубийством покончить». Дал мне священник надлежащее нравоучение и сказал: «Иди причастись, Господь твой грех Своей кровью смоет». С тех пор не только это грешное желание, но и сами мысли о самоубийстве отошли от меня. И ни при каких обстоятельствах в голову больше не приходили.

Подарок

На всю жизнь я осталась благодарна  Афанасию  Андреевичу. Где бы он ни шел, где бы ни стоял, я старалась быть чаще около него и слушать его мудрые советы.

 Афанасий  Андреевич стал пасти корову одной женщины около Афанасьевского кладбища, которое окружали холмы и рвы, поросшие густой травой. Я часто ходила на это кладбище, чтобы увидеть старца и послушать его.

Однажды я пришла к нему, а он говорит: «Вот хорошо, мама, что вы пришли. Я для вас припас подарочек. Подержите коровку». Подал мне в руки поводок, а сам пошел к одному бугру и из ямки что-то достал. Подносит мне подарок. А подарок — старый медный ковш без дна, без ручки, погнутый и закопченный. Держит он этот ковш и говорит: «Вот этот ковш надо поправить, а то придет Успение, все пойдут получать кашу, а вы что будете получать? — показывает на ковш. — Останетесь голодной». Я поняла: состояние моей души, как этот ковш. Тут  Афанасий  Андреевич присел на корточки и, глядя мне в глаза, начал приговаривать: «Господи, очисти грехи наша. Владыко, прости беззакония наша». А сам трет о землю горловиной ковша, потом встает и показывает то место, которое он тер: там медь блестела. Указав на вычищенное место, говорит: «Чистое золото». И отдал мне.

Да, подарок очень дорогой и поучительный. Душа худая и закопченная, а если ее почистить с помощью Божией, будет блестеть. «Господи, очисти грехи наша, Владыко, прости беззакония наша». Принесла домой я этот ковш — бесценный подарок — и думаю: «Ну, хорошо, будем рассуждать так: душу можно вычистить, а вот как дно восстановить, грешная Мария. Припаять дно может хороший слесарь, такая работа не по мне — и стала я задумываться над этой работой.

Спустя месяц после получения подарка меня осенила мысль: а что, если я попрошу  Афанасия  Андреевича помочь мне исправить мою искалеченную душу — ковш? Пошла ко рву, а старец стоит около коровы, очищает ее от репейника. Говорю:

— Здравствуйте,  Афанасий  Андреевич.

— Здравствуйте.

— Можно вас спросить?

— Можно.

— Вы, помните, подарили мне ковш?

— Помню.

— Помогите мне его исправить.

— Хорошо, помогу.

Конечно, имелась в виду моя искалеченная душа, а не ковш.С тех пор  Афанасий  Андреевич стал зорко следить за всеми моими поступками, за малейшим движением моей души, помогая моему исправлению. Он говорил:

— Молитесь так: «Господи, стопы мои направи по словеси Твоему, да не обладает мною всякое беззаконие. Лице Твое просвети на рабу Твою и научи мя оправданиям Твоим».

И добавлял:

— Читайте молитву: «Милосердия двери отверзи нам, Благословенная Богородице, надеющиеся на Тя да не погибнем, но да избавимся Тобою от бед, Ты бо еси спасение рода христианского».

И если что было не так, он сейчас же обличал и подсказывал, как правильно жить.

Снегурочка

Чтобы мы ни делали, все должно быть сделано во славу Божию и на пользу духовную.

Я приехала в Ригу по приглашению знакомой, у которой в это время находился  Афанасий  Андреевич. Дело было в январе, и я застала новогоднюю елку, украшенную красивыми игрушками, а вот Дед-Мороз был старый и потрепанный. Хозяйка дома Валентина знала, что я умею делать Дедов-Морозов, и попросила, чтобы я переделала ихнего. Я переделала. Потом она попросила сделать Снегурочку. Чтобы не обижать ее, я начала делать и Снегурочку. Работала я над игрушками только тогда, когда  Афанасия  Андреевича не было дома, а когда он приходил, все свое внимание я отдавала словам и делам старца.

Дочери Валентины с нетерпением ждали окончания работы, а я все время ожидала, что скажет  Афанасий  Андреевич про эти игрушки. По сути дела эта работа не приносила никакой духовной пользы ни мне, ни детям. Видя мои мысли, старец подошел к столу, на котором стояла незаконченная Снегурочка и, указывая на нее, сказал: «Некрасиво. Однотонно». Потом подошел к елке и, показав на красивый двухцветный шарик, сказал: «Вот это красиво». И, посмотрев на Снегурочку, повторил: «Некрасиво. Однотонно». А Снегурочка на лицо была красавица, с длинными косами, головка была от красивой куклы, и я поняла, что моя работа с игрушками чисто мирская. Что же надо сделать, чтобы моя работа стала полезной духовно?

По молитвам старца я нашла выход. Дочери Валентины знали только одну молитву Господа: «Отче наш…» Когда они начали просить, чтобы я скорее закончила Снегурочку, я их спрашиваю: «А что будет за работу? Так вот, девочки, за мою работу вы выучите молитвы «Трисвятое» и «Богородице, Дево, радуйся…» Они записали молитвы под мою диктовку и стали молиться по записям утром и вечером, а через несколько дней подошли ко мне, чтобы я проверила их знания. В это время вошел  Афанасий  Андреевич со скрипкой в руках. Он начал играть и петь «Богородице, Дево, радуйся…», а девочки стали подпевать ему. Таким образом они пропели молитву три раза.

На другой день я закончила Снегурочку, поставила ее сушиться около печки.  Афанасий  Андреевич посмотрел на игрушку и спросил девочек: «А кто сделал такую красивую бабу?» Те ответили в один голос: «Тетя Маня сделала». «Красивая баба. Красивая баба», — сказал  Афанасий  Андреевич одобрительно. Это был урок, ибо всякое дело должно быть во славу Божию. И вспомнилось мне, что на протяжении многих лет старец говорил: «Надо работать, как машина «Зингер». Часто ставил в пример ее работу. После случая со Снегурочкой я поняла, к чему говорилось о машине «Зингер»: строчка у швейной машинки «Зингер» двухсторонняя, снизу и сверху одинаковая, и мы, работая, должны делать и для души и для тела, не увлекаясь только мирским.

«Отдавайте!»

Хотящему взять у тебя одно, отдай и другое.

Однажды к  Афанасию  Андреевичу подошла женщина и спросила: «Сегодня ко мне должны приехать, забрать вещи.  Афанасий  Андреевич, отдавать мне их или не отдавать?» По-видимому, она имела право не отдавать. Старец ей ответил: «Отдавайте, отдавайте, все это — навоз». Женщина стала на колени, поклонилась ему до земли: «Спасибо,  Афанасий  Андреевич!» И с просветленным лицом быстро ушла.

«А я — заинька!»

Орел. 1964

Был Рождественский пост. Приближался Новый год. Моя маленькая внучка, придя из детского сада, попросила, чтобы я сшила шапочку с заячьими ушками. «Я буду исполнять роль зайчика», — сказала она. Мне стало как-то не по себе: последняя неделя поста, а тут совсем не постное занятие. Так думала я и скорбела душой.

После Рождества я с другими женщинами была у  Афанасия  Андреевича. Посмотрел он на меня, затем взял свою шапку-ушанку и ушел за печку. Потом выходит из-за печки вприпрыжку, шапку держит на голове так, что ушки у ушанки торчат вверх, как у зайца, прыгает, смеется и приговаривает: «А я — заинька. А я — заинька». А сам радостный и веселый. Тут я поняла, что дети есть дети, им не грешно играть и веселиться в любое время. И вспомнились мне стихи Некрасова: «Дети, резвитесь, играйте на воле, на то вам и красное детство дано».

Ижица

Старец  Афанасий  очень много поучал. Вот еще один пример. В 1956 году он гостил у моей подруги в Москве. Та хлопотала по хозяйству и часто выходила из комнаты в кухню. А он нам и говорит:

— Что вы так часто ходите в дверь? Дверями не шутят. Сюда вход свободный, а вот отсюда — нет. Учтите, на той стороне двери написано: «Ижица». «Дверями не шутят, это серьезно» надо понимать так: в мир мы все приходим свободно, а вот когда уходим из этого мира, то по ту сторону двери нас ждет «ижица». Что такое «ижица»? Последняя буква славянского алфавита. В древние времена применялась в редких словах, и не все могли писать правильно. Если же ученик делал ошибку, его ждало наказание — порка. Даже существовала поговорка: «Вот пропишу тебе «ижицу».

Так старец  Афанасий  в своем мудром поучении сказал, что в мир люди приходят свободно, а при выходе из мира сего нас ожидает «ижица», т.е. наказание за грехи.

И еще добавил:

— Выходя за дверь, вы должны посмотреть, все ли взяли, ничего нельзя забывать. Назад не возвратиться.

Да, если ты что-то забыл, то с того света уже не вернешься, чтоб доделать.

«О присутствующих «он» не говорят»

Москва. Март 1956

 Афанасий  Андреевич был человек образованный и интеллигентный; несмотря на юродство, знал все тонкости вежливого обхождения. И, когда при нем говорили о присутствующих «он», то  Афанасий  Андреевич вносил поправку: «О присутствующих «он» не говорят. Надо называть по имени и отчеству». Вначале я думала, что все это преподносилось нам в качестве урока вежливости, но оказалось, что смысл, вложенный  Афанасием  Андреевичем в эти слова, был намного глубже. Смысл, вложенный в слова «О присутствующих «он» не говорят», мы поняли позже, когда  Афанасий  Андреевич уехал от женщины, у которой гостил. Как-то, взяв в руки Евангелие, мы увидели, что везде, где об Иисусе Христе написано «Он», слово «Он» аккуратно зачеркнуто. Это означало, что нельзя о Боге говорить»Он» («Он даст», «Он услышит нашу молитву»), а надо говорить: «Бог даст», «Бог услышит нашу молитву» и т.д. Все это  Афанасий  Андреевич наглядно показал на Евангелии: везде, где было написано об Иисусе «Он», «Он» — зачеркнуто, а сверху написано: «Иисус». Вот, например, выдержка из Евангелия: «И когда Он (Иисус) от народа вошел в дом, то ученики вопросили Его (Иисуса) «о притче» или: «Когда настал вечер, Иисус приходит с двенадцатью: Он (Иисус) сказал им…»

Этим  Афанасий  Андреевич показал, что Господь Иисус Христос никак не может быть отсутствующим. Нигде и никогда.

Бог вездесущ, значит Он — Бог находится с нами и среди нас, а «о присутствующих «он» — не говорят».

Об осуждении

Орел. 1951

«Когда увидишь согрешение собрата и откроешь другому собрату — смерть душе твоей».

Авва Исайя Египетский

Как-то зимой поздно вечером к нам постучался кто-то. Оказался — наш знакомый священник. Был он пьян, а жил от нашего дома очень далеко. Если его выпроводить, то он либо замерзнет, либо попадет в милицию, где посмеются над ним и его саном. И решили мы с мужем оставить его у себя до утра, пока он не проспится. Муж лег и уснул. А мне пришлось всю ночь провести без сна: гость спал неспокойно, был как в горячке, бредил. Это меня так поразило, что утром первым делом мне захотелось побежать к  Афанасию  Андреевичу, который находился в психиатрической больнице в семи километрах от Орла, и все ему рассказать. Но не смогла, так уж сложились обстоятельства.

На душе было плохо, и я пошла к своей самой близкой подруге и рассказала ей о том, что произошло накануне. Думала, что мне станет легче, но на меня напала гнетущая тоска и предчувствие чего-то плохого. Пришла домой, на душе скверно, а почему — не знаю. На столе лежала книга аввы Исайи Египетского. Машинально открыла ее, и взгляд уперся в строки, которые обожгли меня: «Когда увидишь согрешение собрата и откроешь другому собрату — смерть душе твоей». Своими поступками я смертельно ранила собственную душу. И зачем я рассказала обо всем подруге?

А в воскресенье я с одной знакомой пошла к  Афанасию  Андреевичу. Он вышел, поговорил с моей спутницей, а на меня взглянул и отвернулся. Я поняла, что Господь отвернулся от меня за мой проступок.

Мне хотелось кричать и плакать. Как мертвая стояла я у больничных дверей, ничего не видя и не слыша, только душой взывала к Богу о помиловании и просила мысленно  Афанасия  Андреевича помолиться за меня. Вдруг слышу — моя знакомая кричит мне: «Иди сюда, тебя зовет  Афанасий  Андреевич». Очнувшись, я увидела, что  Афанасий  Андреевич стоит на пороге больницы с медсестрой и несколько женщин тянутся к нему, а он, не обращая ни на кого внимания, светло и радостно протягивает ко мне руки. Я подошла как во сне: «Простите», — прошептала ему, а он поцеловал меня в лицо, говорит: «Ничего, ничего не надо говорить». А глаза у него были полны ласки и любви.

И я поняла, что Господь принял мое покаяние, и мне захотелось плакать от радости.

Легенда

Москва. Январь 1956

Это было в 1956 году. Пришла я в гости к своей хорошей знакомой. Она была очень аккуратная женщина. Любила, чтобы все было чисто и красиво. Платок на голове у нее всегда наглаженный и необыкновенной белизны. Платье тоже безукоризненно чистое. Я же пришла в старом запачканном платье. Откровенно говоря, оно у меня было единственным. В это время пришел к ней  Афанасий  Андреевич. Не знаю, что заставило мою знакомую сделать мне выговор, что я неаккуратная, но это было сказано в присутствии старца. Я ей ничего не ответила, а  Афанасий  Андреевич начал что-то искать в ее шкафу с книгами. Нашел листок от старинного календаря, на котором было крупно напечатано красным цветом «29 февраля» и, обращаясь к нам обеим, сказал: «Садитесь и слушайте».

Старец начал читать: «Однажды Господь Бог велел святым Кассиану и Николаю в урочный час явиться к нему. Стали собираться они. Надели чистые белые ризы и быстренько пошли, чтобы не опоздать. Св.прп.Кассиан обогнал св.Николая и намного ушел вперед. Идет по дороге, а на обочине стоит брюхатая баба и никак не может вытащить плуг из земли. Увидала она прп.Кассиана и говорит: «Добрый человек, помоги мне плуг из земли вытащить». Посмотрел на нее св.прп.Кассиан и отвечает: «Что ты, баба, не могу. Спешу к Богу, нельзя опаздывать, да и ризы на мне белые, испачкаются». И побежал дальше.

Смотрит баба — еще кто-то по дороге идет, а был это св.Николай. И говорит ему баба: «Добрый человек, помоги мне плуг из земли вытащить. Пахать надо, а я его вытащить не могу. Тяжко». Посмотрел на нее св.Николай, жалко ему бабу и опоздать страшно: «Опоздаю, наверное, ну, что будет — то будет». Вытащил плуг, а ризы испачканы. Идет и скорбит: «Попадет мне от Господа, что опоздал и в грязной ризе пришел». Посмотрел Господь на обоих угодников, и, обращаясь к св.при.Кассиану, говорит: «За то, что ты пришел вовремя и ризы чистыми сохранил, будут тебя праздновать один раз в четыре года». А обращаясь к св.Николаю, говорит: «А тебя будут праздновать два раза в год, потому что Богу нужны не ризы белые, а нужно доброе и любящее сердце».

Прочитал нам  Афанасий  Андреевич эту поучительную легенду и больше ничего не сказал.

 

 

 

Солдат

Орел. 1943

…Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне.

(Мф. 25, 40)

В один из весенних дней пришел к нам  Афанасий  Андреевич. Мы были рады его приходу. Как раз получили паек, и можно было угостить дорогого гостя. Я начала готовить обед, а  Афанасий  Андреевич в это время хозяйничал в комнате. Пока я была на кухне, туда вошел человек высокого роста в серой солдатской шинели, с непокрытой головой, лицо загорелое, побитое оспой, с добродушным выражением. Обращается ко мне: «Подайте что-нибудь». Я налила ему супа и уделила кусочек хлеба. Он стал есть. Вижу:  Афанасий  Андреевич из комнаты наблюдает за солдатом. Солдат поел и ушел. Я стала подавать, обед в комнату.  Афанасий  Андреевич спрашивает у меня:

— А где тот солдат, что был на кухне?

— Он поел и ушел, — отвечаю я.  Афанасий  Андреевич говорит:

— Почему он не с нами здесь за столом? А знаете, кто был этот солдат? — и указывает на самый большой лист цветка, что стоял на окне.

— Вот этот лист вырастил тот солдат. Почему он не

с нами?

Я быстро выбежала на улицу, чтобы вернуть солдата, но его нигде не было видно. Мне стало горько за то, что я вовремя не спросила старца, как распорядиться с гостем; я поняла всей душой, что сделала большую ошибку: не приняла солдата, как дорогого гостя, а

только на кухне.

Прошло несколько месяцев. Прихожу в Богоявленский собор на архиерейскую службу. Народу много. Когда диакон провозгласил на ектений: «О воинстве», а хор еще не успел запеть: «Господи, помилуй», из среды молящихся послышался сильный красивый тенор. Он трижды пропел: «Господи, помилуй». Многие невольно посмотрели туда, откуда раздался голос. Я тоже обернулась и, к своему удивлению, увидела того солдата, который заходил к нам при  Афанасии  Андреевиче. Тут мне вспомнился случай, произошедший в моем доме, и укором прозвучали в душе евангельские слова: «Все, что сделаешь меньшим братьям Моим, ты сделаешь Мне». И еще: » Я стою у двери твоей и тихо стучу. Услышишь ли ты?»

Не думайте о завтрашнем дне

В 1943 году после освобождения Орла год выдался тяжелый, люди голодали. Пришла я к одним знакомым, в это время пришел к ним  Афанасий  Андреевич. Мы были на кухне, а хозяйка куда-то вышла. На русской печке стояли два мешка, чем-то наполненные. Старец посмотрел на эти мешки: «Интересно, с чем они?» Подошел, пощупал, сказал: «С сухарями…» — и добавил: «Нельзя так делать. Надо раздать людям». При этом лицо его было печально, а в голосе звучал упрек. Слова старца я поняла так: люди голодают, а здесь стоят сухари, собранные про запас на черный день. Значит у этих людей слабая вера в силу и Промысл Господень.

Разгляди свои грехи

Рига. 1957

Признавайтесь друг пред другом в проступках ваших и молитесь друг за друга, чтоб исцелиться…

(Иак. 5,16)

В январе я получила письмо из Риги от своей знакомой Валентины, в котором она просила, чтобы я немедленно приехала к ней, так как  Афанасий  Андреевич был у нее и ей нужна была помощь. Она ходила на работу, а двух дочерей и старца было не с кем оставить. Когда я приехала, то  Афанасий  Андреевич встретил меня со словами: «Ваш язык турецкий: каля-баля, а мой — польский: дзень добжий». После этого он ушел в спальню, в которой обосновался.

Я спросила у Валентины, как она живет, как ладит с  Афанасием  Андреевичем. Она ответила: «Ругаемся каждый день, да еще как! Я на него кричу, он — на меня, я снова на него, тогда он начинает кричать еще сильнее. И так каждый день». Я начала расспрашивать о подробностях. Валентина мне рассказала: «Последнее время  Афанасий  Андреевич дома ничего не ест. Пойдет, купит батон и клюквы, потолчет клюкву, зальет ее водой и с этим морсом ест батон. Желудок у него расстроился. Забрал у меня ночной горшок, который называет «уринальником«. Сходит в него и каждый день подходит ко мне с «уринальником», подносит под самый нос и говорит что-то. Я начинаю на него кричать, чтобы вынес скорее, а он начинает кричать, чтобы это сделала я. Я — человек брезгливый, меня начинает тошнить. И так каждый день». Не успела она обо всем рассказать, как выходит  Афанасий  Андреевич из своей комнаты с «уринальником» в руках, подходит к ней и говорит: «Надо разглядеть самому», и, глядя на содержимое, подносит к Валентине со словами: «Показать другим». Потом подносит ко мне: «Будет пахнуть хорошо, — и начинает нюхать, словно там духи. — А! А-а!» — и побежал во двор выливать «уринальник». «И вот так каждый день!» — пожаловалась Валентина. Вернувшись со двора,  Афанасий  Андреевич прошел в свою комнату. Я знала, что старец, если что-то говорит и делает, хоть и иносказательно, все для нашей пользы, и если не понимают, будет повторять до тех пор, пока не поймут. «Ищите родственность между предметами», — часто повторял он. Я стала рассуждать логически: в «уринальнике» — внутренняя нечистота, слова «сам рассмотри и другим покажи — будет благоухать» означают: разгляди свою внутреннюю нечистоту, грехи. Апостол Иаков пишет: «Признавайтесь в ваших проступках друг пред другом, чтоб исцелиться».

Когда я объяснила Валентине притчу  Афанасия  Андреевича, он вышел к нам и, глядя в мою сторону, сделал приветственный жест рукой и сказал: «По-турецки — каля-баля, а по-польски — дзень добжий», — и с легким поклоном ушел к себе в комнату. Я поняла, что старец одобрил мое толкование его иносказаниям. «Теперь ты поняла, — говорю я Валентине, — чему учил тебя  Афанасий  Андреевич? Он хотел, чтобы ты рассмотрела свои грехи и покаялась, чтобы исцелиться». Больше  Афанасий  Андреевич своих действий с «уринальником» не повторял.

«Не осуждайте»

Рига. Сентябрь 1957

 Афанасий  Андреевич учил не осуждать не только людей и поступки, но и вещи. Когда я уезжала из Риги, старец пошел провожать меня на вокзал. С ним пошел Евгений — муж Валентины, у которой гостил  Афанасий  Андреевич. Евгений вошел со мной в вагон, а старец остался на платформе. Мое место в вагоне было боковое, около входа. Когда мы вышли, Евгений сказал  Афанасию  Андреевичу, какое плохое место мне досталось. В ответ  Афанасий  Андреевич произнес: «Не осуждайте».

Наказание за ложь

Рассказ Татьяны Георгиевны Катиной

Орел. 1944

 Афанасий  Андреевич часто приходил ко мне. Однажды застал, что полы у меня моет посторонняя женщина. Спрашивает: «А почему вы сами полы не моете?»

— Спина болит, — отвечаю я и говорю неправду.

 Афанасий  Андреевич посмотрел на меня и сказал с расстановкой: «Спи-на бо-лит?» И ушел.

На другой день у меня так спина разболелась, что я не знала, куда деваться от боли.

Так я была наказана за ложь. С тех пор полы стала мыть сама.

Дорога в светлый путь

У одной женщины по имени Елена был капризный и непослушный сын лет шести. Никакие уговоры и нравоучения на него не действовали. Как-то прихожу к ним, а у них в гостях  Афанасий  Андреевич. Сидим, беседуем, а мальчик очень разбаловался; мать начала его успокаивать и уговаривать, но он не слушал ее, а продолжал безобразничать. Тогда мать взяла ремень и начала «воспитывать» сына.  Афанасий  Андреевич, глядя на все это, сказал мне: «Вот она его в светлый путь вгоняет».

«Пошел и не зацепился»

Старец  Афанасий  на всевозможных примерах учил, как правильно жить для духовной пользы. Расставляю я как-то стулья вокруг стола сиденьями под стол. Если сесть на стул, то ноги будут под столом.  Афанасий  Андреевич говорит мне:

— Вы неправильно ставите стулья, вот смотрите. Сел на стул, придвинулся к столу, ноги под столом.

— Вот меня позвали: « Сайко !» Я встал и зацепился.

И действительно, скоро не выйдешь из-за стола, пока не отодвинешь стул. Потом поставил все стулья боком к столу и говорит:

— Вот так надо.

Сел к столу боком и продолжает:

— Вот меня позвали: « Сайко !»

При этих словах он быстро встал и бодро зашагал

по комнате.

На этом примере старец показал: то, что принято в миру, не подходит к жизни духовной, и наоборот, что в миру не принято и идет вразрез с мирскими условиями, полезно для души. И когда человека позовут, надо быстро со всеми расстаться и идти в лучший мир: «Встал, пошел и не зацепился».

«Почистили»

Была у меня близкая знакомая Анна, у которой было два малолетних (один — школьник, другой — дошкольник) сына, оба некрещеные.

Приходит как-то к нам  Афанасий  Андреевич, взял гитару, начал на ней что-то наигрывать и напевать. А в это время во двор пришла Анна с детьми и с кем-то разговорилась. Ни я, ни  Афанасий  Андреевич не знали о ее приходе. Вдруг  Афанасий  Андреевич перестал играть и говорит мне: «Дайте мне что-нибудь, чем бы я мог почистить на гитаре струны, вот эти два черных пятна». А сам показывает на струны. Посмотрела я, но никаких пятен не увидела, а сама думаю, что дать ему для протирки струн.

Тогда  Афанасий  Андреевич пошел в сени и взял с порога половик, о который ноги вытирают, начал им на гитаре струны чистить, а сам глядит на мальчиков и говорит: «Надо вычистить эти два черных пятна». Мне стало ясно, о каких пятнах говорит  Афанасий  Андреевич.

Через несколько дней мы с Анной пошли в храм и окрестили ее сыновей — «почистили».

Не трогать «завтра»

Если к  Афанасию  Андреевичу приходили за советом и говорили «Я хочу завтра…», то он не давал договорить, что собираются делать «завтра», строго наказывал: «Не трогайте «завтра»! «Завтра» не в вашей власти!»

Храни обеты твои

Одна моя знакомая болела, на выздоровление надежды было мало. Горько ей было думать о том, что жизнь она прожила плохо, что не с чем пойти к Богу и страшно держать ответ.

И решила она до конца дней своих не есть мяса и все посты соблюдать. Встречается ей  Афанасий  Андреевич — радостный — и строго говорит: «Свято храни перед Богом обеты твои».

Срубил дерево

Орел. 1945

Прихожу я как-то в Афанасьевский храм, а туда принесли молодого машиниста хоронить (его раздавило буферами). Лицо у него было темно-синего цвета. Хоронили его со священником, с певчими. В храме был  Афанасий  Андреевич, но, не достояв до конца отпевания, вышел на кладбище. Я вышла следом. К старцу подошли две женщины и начали его о чем-то спрашивать. В это время послышался колокольный перезвон: это покойника выносили из храма.  Афанасий  Андреевич очень внимательно посмотрел на похоронную процессию и сказал: «Бог есть дерево. А вот он срубил дерево. Кто его простит? Никто! И я его не прощаю». Это был страшный приговор за страшный грех. Слова старца можно было понять так, что машинист в своей душе вырубил и уничтожил все святое, поносил и изрубил.

Добрый совет

Орел. 1942-1943

Шла я после обедни с незнакомой женщиной. Наш разговор коснулся  Афанасия  Андреевича. Вот что поведала мне моя спутница:

— Во время оккупации жить было трудно. Ни работы, ни средств у меня не было. Чем жить? А у меня еще маленькая дочка… Иду я с печальными мыслями, а навстречу мне —  Афанасий  Андреевич. Подходит он ко мне и перед моим лицом помахивает бумажкой от немецкого мороженого, подает мне эту бумажку и говорит: «Возьмите». И побежал дальше. Держу я эту бумажку и думаю, что же он хотел этим сказать? Так просто старец ничего не говорит и не делает.

Когда-то умела делать бумажные цветы, и бумага подходящая. Пошла с ведром и начала собирать эти бумажки. Набрала, помыла, посушила, разгладила утюгом и стала делать розы. Покрасила лепестки, розы получились замечательные. Принесла их на базар и в один момент распродала. Купила хлеба и еще кое-чего необходимого для ребенка. Эти бумажки по молитве старца оказались поддержкой мне.

Церковь и костел

Кому Церковь не мать, Тому Бог — не отец.

Мне часто приходила на ум мысль: какое вероисповедание более правильное — православное или католическое? Вроде и молитвы одинаковые, и Евангелие одно, но все-таки они отличаются друг от друга. Какое же из них более правильное? Оба вероисповедания распространены среди народов и имеют большие преимущества перед другими верами. Я часто задумывалась над этим вопросом, и вот на мои мысли и сомнения  Афанасий  Андреевич ответил так: «Кому Церковь не мать, тому Бог — не отец», — и поясняет: «Церковь — моя, женского рода, и поп с длинными волосами. Костел — мой, мужского рода, и ксендз — бритый». Сказал мне так  Афанасий  Андреевич и отошел. И вот стала я размышлять: костел — мужского рода, значит, он выше, а церковь — женского, второе лицо за мужчиной. Но почему тогда  Афанасий  Андреевич не ходит в костел и нас туда не посылает? Что-то здесь не так. Опять новая задача, и опять я не пришла ни к какому решению. Через некоторое время встречаю я опять  Афанасия  Андреевича, который мне снова повторил: «Кому Церковь не мать, тому Бог — не отец». «Церковь — моя, женского рода (эти слова он сказал с особым ударением, как бы подчеркнул), и поп с длинными волосами, а костел — мужского рода, и ксендз бритый». И тут, видимо, по молитвам старца мне открылся истинный смысл его слов. Только Мать Церковь может рождать чад Богу-Отцу. А костел? Как может костел рождать чад Богу, когда он мужского рода?

«Руки грязные — мыть надо»

После освобождения Орла наши дома имели плачевное состояние — побиты и порушены, а починить их не было средств. Пришлось за ремонт сдать зал под общежитие железнодорожному техникуму. Поставили десять топчанов. Пришли десять девушек. Когда занятия закончились, они сдавали топчаны (сбитые три доски) и постельные принадлежности. И вот стали девушки относить казенное имущество, но одна топчан не понесла сдавать, а предложила мне оставить его у себя, т. к. она за него не расписывалась. Одним словом, оставила мне топчан. Беру его и думаю: «Я его не крала, наверное, греха большого не будет, что он останется здесь».

Через два дня встречается мне  Афанасий  Андреевич, подает мне руку и говорит: «Здравствуйте». Я подаю ему руку, а он ее задержал и начал разглядывать, смотрел-смотрел, а потом говорит: «Руки грязные — мыть надо». Я отвечаю: «Это чернота от картошки». Тогда  Афанасий  Андреевич махнул рукой: «Э-э-э!» — и ушел. Надо полагать, что говорилось это не о картофельной грязи, а о чем-то другом. Я стала думать, чем же могла загрязнить руки. Вроде чужого, как говорят, нитки не возьму, а тут: руки грязные. И вдруг вспомнила: топчан! Значит нельзя брать краденого, казенного. Пришла завхоз, и я ей отдала топчан. И больше о грязных руках  Афанасий  Андреевич мне не говорил.

Пятая заповедь

Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет…

(Иск. 20, 12)

Жили две женщины: мать и дочь. Мать звали Александрой Степановной, а дочь — просто Шурой. Однажды, встретив Александру Степановну, спрашиваю: «Как живете, что хорошего?» А она плачет и отвечает: «Мою Шурочку осудили на 10 лет». «За что?» — спрашиваю. «Оклеветали. И не знаю, что делать. Осталась с маленькими внуками: одному — 6 лет, другому — 4 годика. Сама больная. Вот такая у меня скорбь. Хочу подать в Москву на пересмотр дела, но не знаю, подавать или нет?» «А вы бы у  Афанасия  Андреевича спросили», — посоветовала я. «Спрашивала, да ничего не поняла. Вот если бы с вами пойти. Вы его больше понимаете», — отвечает она. Пошли.  Афанасий  Андреевич был у той женщины, чью корову он пас. Пришли. Старец говорит, указывая на нас: «Мама, вот их надо посадить к печечке». Я поняла, что надо нас принять тепло и сердечно.

Сели мы возле печки. Александра Степановна дала ему два больших яблока и сколько-то денег и говорит: « Афанасий  Андреевич, у меня горе: мою Шурочку посадили на 10 лет. Подавать мне в Москву на пересмотр дела или не надо?» «Не надо. Что Москва? Москва не поможет. Ее Отец принял, чтобы мать не беспокоила. Вместе — вы бедные, а врозь — богатые», — говорит  Афанасий  Андреевич. А она ему опять свое: «Подавать или не подавать?» Видно, не поняла.  Афанасий  Андреевич повторил те же слова и ушел. Пошли и мы. Вышли на улицу, я и спрашиваю ее:

— Ну, поняла, что старец сказал?

— Нет, ничего не поняла.

— Да что же здесь непонятного, проще простого.  Афанасий  Андреевич вам ясно сказал, что Москва не поможет потому, что ее Отец принял, чтобы она мать не беспокоила. Значит, у вас были большие ссоры и виновата она. Вместе вы — бедные, когда люди ссорятся, грешат, они беднеют душой. А врозь богатые, т.е. в скорбях. Она в тюрьме, а вы с детьми несете заботу и ругаться не с кем.

Тут она говорит:

— Поняла. Я вам сейчас все расскажу, как  Афанасий  Андреевич у нас дома побывал. Шура последнее время стала ругаться с отцом, со мной, что ни слово — то хуже, что ни слово — то гаже, а я совсем стала нервная и больная. Один раз Шура так меня оскорбила на праздник Знамения Божией Матери, что я побежала к святому углу и закричала: «Матерь Божия, помоги мне, чтобы я ее не прокляла!» А в скором времени ее арестовали. Судил трибунал и, долго не разбирая, дал 10 лет по статье 58-й (агитация против советской власти). Все правильно. Мать-то тоже власть на своем месте, а она ее оскорбляла. А  Афанасий  Андреевич видел все и сказал, что Москва не поможет. Кто же может отвести карающую руку Отца Небесного? Никто!

Не укради

После освобождения Орла жители города стали заниматься огородами. Занялись огородничеством брат с женой и я: семья брата сажает овощи на одной половине, я — на другой. Иду я раз по меже, вижу, что у брата огурцов много и уже крупные, а мои вполовину меньше. Думаю: пойду и попрошу у невестки пару огурцов, а мои подрастут — отдам. Пошла — а у них никого нет дома. Поразмыслила и решила: возьму, мол, огурец, а потом отдам. Съела огурец и думаю, как буду отдавать: невестка мнительная, будет говорить, что я хожу без спросу да рву. И ничего не докажешь. И решила ей ничего не говорить.

В воскресенье пошла к обедне в Афанасьевскую церковь, ни о каких огурцах не думала, а навстречу мне  Афанасий  Андреевич.

— Здравствуйте, — кланяюсь ему.

— Вредно огурцы кушать — весь нос в прыщах, — говорит мне, смотрит строго, указывая на мой нос пальцем.

Ох, и стыдно мне стало! Чем искупить свою вину? И решила я про себя, что в наказание за тот сорванный огурец, что съела украдкой, не буду целый год огурцов есть!

В следующее воскресенье иду в храм и опять, как из-под земли, вырос передо мною  Афанасий  Андреевич, такой веселый, и на мой поклон улыбнулся и говорит: «Ну вот, теперь чисто монастырское воздержание». — И убежал. А его нравоучение запомнилось мне на всю жизнь.

Свеча

Стояла я около  Афанасия  Андреевича на Афанасьевском кладбище. Подходят к нему две женщины: одна — блондинка с кроткими чертами лица, другая — жгучая брюнетка со смелым, боевым взглядом. Обе поклонились  Афанасию  Андреевичу. Посмотрел он на них и говорит блондинке: «Вы — пшеница», а другой — «Вы — рожь». Вот эта, вторая, и говорит:

—  Афанасий  Андреевич, вчера я приходила к вам, но вас не было дома. Я хочу с вами поговорить.

— А я не хочу с вами разговаривать. А она опять:

— А я хочу с вами разговаривать.

— У христиан нет и не должно быть слов «я хочу», а надо, встав утром, принести два полных ведра воды и

поставить свечку.

— Я поставила свечку, — говорит брюнетка. Тогда  Афанасий  Андреевич, посмотрев вокруг себя, увидел сухой пень и указал на него рукой:

— Ваша свечка такая же бесполезная, как этот сухой пень. А вы что хотели? — обернулся он к другой женщине. Та кротко, со смирением ответила:

— Разрешите мне поговорить с вами.

— Говорите.

— Только мне надо поговорить с вами наедине.  Афанасий  Андреевич взял ее под руку, и они отошли от нас.

Общий котел

Орел. 1950

Однажды Ангелина Васильевна и я пошли к  Афанасию  Андреевичу в больницу. Одна женщина просила нас передать старцу записку, чтобы он ответил на интересующие ее вопросы, а в гостинец передала несколько вареных яиц, ржаной хлеб с салом (как раз те продукты, которых он не ел).

Когда мы пришли,  Афанасий  Андреевич гулял около своего корпуса с няней; было еще несколько посетителей. Ангелина Васильевна подала ему записку и передачу. Старец записку взял, но сказал про яйца, что покойников не ест, черный хлеб ему запретили есть врачи, поэтому передачу вернул обратно. Потом стал читать записку, в которой было написано: « Афанасий  Андреевич, мой муж находится в больнице, корпус рядом с вашим. Врачи предлагают забрать его домой. Забирать его домой или не забирать? И ответьте, почему это с ним случилось?»

Ответ  Афанасия  Андреевича был таков: брать домой его не надо, пусть будет здесь. А почему это с ним случилось — Бог сотворил мир в шесть дней, подошла суббота — надо зажигать спички, а он пожег все спички и зажигать нечего, и так пожалуйста в тюрьму (и указал рукой на город) или вот сюда, на общий котел (и указал на больничный корпус).

Мне стало ясно, что этому больному дано Божье наказание за то, что не почитал праздники — шесть дней | твори дела свои, а седьмой день — Господу Богу твоему.

О соблюдении постов

Церковь установила соблюдать все четыре поста, все среды и пятницы в году. Но вот со мной произошел такой случай: время было голодное. Прихожу к своей знакомой, она обрадовалась моему приходу и на радостях налила мне большую кружку молока, подает мне и приговаривает: «Кушайте, кушайте на здоровье». А была пятница. Что делать? Сказать, что пощусь, как-то нехорошо, вроде фарисея будешь. Стала я отказываться, а она, по-видимому, поняла, в чем дело, и говорит:

— Вы, наверное, не хотите пить молоко потому, что сегодня пятница. Но уже вечер, можно считать, что пятница уже прошла, да и грех я беру на себя. — Одним словом, уговорила она меня: молоко я выпила.

В воскресенье я пошла к обедне, а около храма стоит  Афанасий  Андреевич, а возле него человек десять женщин. Стоят, беседуют, старец им что-то рассказывает. Подхожу ближе, прислушиваюсь: старец говорит им о постах, увидел меня и пошел в мою сторону. Когда приблизился ко мне, поглядел в упор и как закричит гневно:

— Кто дал вам право нарушать среду и пятницу?! Кто дал вам право нарушать среду и пятницу?!

А сам на меня ногами топает. Мне даже страшно стало. Такой прозорливостью обладал старец  Афанасий  Андреевич.

«Читайте, углубляйтесь»

В годы оккупации Орла немцы угоняли молодежь в Германию. В облаву попал сын ктитора, и его вместе с другими молодыми людьми отправили эшелоном на чужбину. Мать юноши решила пойти к  Афанасию  Андреевичу и спросить о сыне. Муж отговаривал ее: «Что пользы идти к больному человеку, он же ненормальный». Но Пелагея Яковлевна все равно пошла к старцу.  Афанасий  Андреевич подал ей учебник химии со словами: «Читайте, читайте, углубляйтесь в страницы. Ну, страницы, страна… Углубляйтесь». Положила она эту книгу в сумку, пожала плечами и пошла домой. Приходит и говорит мужу: «Лучше бы не ходила, он действительно ненормальный…»

А после освобождения города получают они с мужем письмо от сына, который писал, что сбежал из эшелона, пробрался в глубь страны и работает сейчас на химическом заводе. Вот и стало понятно, почему  Афанасий  Андреевич дал книгу по химии со словами: «Читайте и углубляйтесь».

«О здравии» или » за упокой»

Моей знакомой Анне прислали две похоронки с сообщением о том, что ее муж погиб на войне. Анна жила со свекровью. Мать мужа, не глядя на эти бумаги, пошла к  Афанасию  Андреевичу спросить, как поминать сына: «о здравии» или «за упокой». На ее вопрос  Афанасий  Андреевич ответил:

— Очень интересно смотреть, как это живых за упокой поминать? — и засмеялся.

Мать не стала поминать сына «за упокой», а через несколько месяцев получила от него письмо, где он писал, что жив и здоров.

Клочок газеты

На кладбище мне встретилась молодая женщина в комбинезоне, по-видимому, она работала на стройке. Мы разговорились. Она горевала, что от мужа давно нет вестей, а когда пошла к  Афанасию  Андреевичу, он подал ей кусок газетного листа со словами: «Читайте и берегите». На этом листе было написано, что Сталин издал приказ о ремонте дорог и мостов. Как выяснилось позже, получила наконец эта женщина от мужа письмо, в котором говорилось, что работает он на ремонте мостов и очень удивлялся, что на его письма не отвечают. Очевидно, письма не доходили до адресата.

«Это — твой хлеб»

Была у меня знакомая старушка, а у нее пятилетняя внучка Лялечка. Шла как-то старушка с внучкой по Афанасьевскому кладбищу, а навстречу им —  Афанасий  Андреевич. Подошел к Ляле и подает ей клочок бумаги со словами: «Береги, это — твой хлеб». Дома рассмотрели, что это был клочок нотной бумаги. В настоящее время Ляля преподает музыку.

С земли Борисоглебской

Москва. 14 марта 1956

Неподалеку от Орла есть храм Святителя Николая, а в этом храме придел в честь страстотерпцев Бориса и Глеба. Храмовый сторож решил как-то съездить к  Афанасию  Андреевичу, познакомиться с ним, поговорить. Друг друга они никогда не видели. Когда сторож приехал к  Афанасию  Андреевичу, то тот сказал, указывая на приезжего: «Порфирий приехал к нам с Борисоглебской земли».

Дан приказ

Москва. 14 марта 1956

 Афанасий  Андреевич гостил в Москве. Одна старушка по имени Евдокия Яковлевна пригласила на свои именины  Афанасия  Андреевича, мою подругу и меня.

Евдокия Яковлевна и ее муж от всей души радовались нашему приходу. Перед тем, как нам уйти,  Афанасий  Андреевич посмотрел на хозяйку и ее мужа, засмеялся как обычно и пропел: «Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону… Уходили, расставались, покидая тихий край». Затем внимательно посмотрел на старика и тихо добавил: «Напиши ты мне, родная, напиши мне письмецо». — «А куда же напишу я? Как я твой узнаю путь?» «Ничего, — сказал он тихо, — напиши куда-нибудь!» Допел и тихо рассмеялся как бы про себя.

В конце этого же года умер старик, а Евдокия Яковлевна прожила еще двенадцать лет.

«Исайя, ликуй!»

Недалеко от Никитского храма жила Надежда Максимовна с дочерью Тамарой. К большим праздникам они брали стирать из храма пелены и тюлевые драпировки. Однажды, когда Тамара гладила тюль, в комнату вошел  Афанасий  Андреевич. Он подошел к Тамаре, взял со стола пелену, покрыл ею голову девушки, как невесте фатой, взял ее за руку и повел вокруг стола, а сам поет: «Исайя, ликуй!» — и все на одну ногу прихрамывает.

Тамара в этом же году вышла замуж, а муж у нее прихрамывал, так как нога была повреждена на фронте.

Заноза

Москва. Март 1956

 Афанасий  Андреевич гостил в Москве у моей подруги Марии, которая жила на Калужской улице в большом старинном доме. Ее комната, как и весь дом, отапливалась углем и дровами.  Афанасий  Андреевич имел обыкновение ходить по комнате в одних носках. Однажды он сказал, что наколол ногу на что-то острое, наступать очень больно. В это время в комнате, не считая  Афанасия  Андреевича, было трое: Мария, Евдокия Яковлевна и я. Я говорю: « Афанасий  Андреевич, разрешите посмотреть, что с вашей ногой. Может быть, эту занозу можно вытащить?»  Афанасий  Андреевич сел на кровать, а я на пол: внимательно осмотрев подошву, я увидела кусочек каменного угля, взяла иглу и стала осторожно вытаскивать его, но не тут-то было: игла скрипит по углю, поддеть занозу трудно, видно, глубоко сидит. Евдокия Яковлевна пришла ко мне на помощь, тоже билась-билась, да ничего путного из ее стараний не получилось. Тогда  Афанасий  Андреевич говорит: «Не умеете вы занозы вытаскивать. Дайте мне электрический фонарик «жучок», тот самый, который в руке сжимаешь, а он начинает жужжать и светить». Подали  Афанасию  Андреевичу фонарик, а он взял его, приставил к подошве так, чтобы свет падал на то место, где была заноза, и три раза сжал его: «жи-жи-жи!», три раза вспыхнул свет, освещая раненое место. И удивительное дело: заноза сама вышла из ранки, и я взяла ее двумя пальцами. Это был кусочек угля, по форме напоминающий длинный шип розы, из ранки потекла

кровь.

 Афанасий  Андреевич засмеялся своим неестественным смехом. Мы, пораженные увиденным, никак не могли, да и сейчас не можем объяснить, как это у него получилось.

Княгиня Волконская

Рассказ Марии Алексеевны Т., педагога

Орел. 1942

Прихожу я как-то к  Афанасию  Андреевичу за советом, а он стоит одетый и говорит: «Собрался я уходить, да решил вас подождать. Вы — княгиня Волконская, а я — князь Трубецкой». Повторил эти слова дважды и ушел.

А через некоторое время моего мужа, как и многих других в сталинские времена, репрессировали и выслали на Север. Поехала и я с ним в ссылку. Теперь и стало понятно, почему  Афанасий  Андреевич назвал меня княгиней Волконской.

А самого  Афанасия  Андреевича в 1951 году вывезли в Томск в психиатрическую больницу, подальше от орловских почитателей. Вот и назвал он себя князем Трубецким. А произошло это за десять лет до высылки из Орла.

Крепость

Орел. 1943

Немцы готовились к отступлению. На всех заборах и домах расклеивали приказ, чтобы население Орла в такой-то день отступало по направлению к Брянску, на Запад. Те, кто не подчинятся приказу и останутся в городе, будут расстреляны как партизаны. И вот в тот день по всем улицам по направлению к Западу шли люди толпами, с детьми, с чемоданами и узлами, семьями и в одиночку.

Виктор Широков говорит:

«Я спросил у  Афанасия  Андреевича, что нам делать, как поступить.  Афанасий  Андреевич взял меня и соседа, подвел к зданию школы, которая находилась рядом с нашим двором, и, указав на плиту, которая находилась рядом с фундаментом в земле, сказал: «Вот здесь крепче всех крепостей». Мы постучали по плите: звук глухой. Когда плиту подняли, под ней обнаружилось подвальное помещение. Тогда  Афанасий  Андреевич перекрестил нас обеими руками, как архиерей, сказав: «Идите».

Мы быстро втащили туда матрацы, рюкзаки и все необходимое. В дальнем углу постелили матрацы. Я посадил свою мать и жену, закрыл люк, и мы притаились. Вдруг люк открывается, и в него заглядывает эсэсовец, а с ним собака-овчарка. Немец спустил собаку в подвал. Собака обнюхала три угла, а в наш не пошла. Немец ушел».

Это было чудо по молитвам  Афанасия  Андреевича.

«Все коровки ваши»

Рассказ медсестры Татьяны Григорьевны Катиной Время было тяжелое, когда я вернулась в освобожденный Орел. Квартира разграблена, жить нечем. Иду я около Афанасьевского кладбища, а навстречу —  Афанасий  Андреевич. Подошла я к нему и говорю: « Афанасий  Андреевич, что мне делать, как и чем жить?» А он указывает на коров, которые паслись около кладбища, отвечает: «Все коровки ваши. Все ваши». А я в ответ на слова старца: «Какие там коровки, у меня-то во дворе и хвоста коровьего нет». А он подает мне пустые пузырьки от лекарств: «Возьмите, пригодятся». Взяла пузырьки, прихожу домой и все размышляю: к чему все это? А потом поняла: я ведь в молодости медсестрой работала. Пошла в аптеку (там работала моя знакомая), набрала лекарств и мазей первой необходимости и пошла по ближайшим деревням. Время было тяжелое, не было ни врачей, ни лекарств; стала я ходить по хатам и помогать людям: у кого чесотку лечить, у кого вшей выводить. А люди стали приносить то молоко, то творог, то сметану. От всех коровок покушала. Тут-то мне вспомнились слова  Афанасия  Андреевича: «Все коровки ваши».

Полки с нотами

После освобождения Орла я стала думать: кого бы мне взять на квартиру? Зал у меня — 25 квадратных метров — пустой. Встречаю  Афанасия  Андреевича, который, ничего не спрашивая, сказал: «Знаете, что мы сделаем с вашей большой комнатой? Поставим полки, а на полки положим ноты…»

Никак не могла придумать, к чему он мне это сказал. Какие полки? Какие ноты? Никому еще не успела сдать комнату, как на нашу улицу пришла воинская часть и солдат стали размещать на квартиры. Заняли они и мою большую комнату: вдоль стен поставили Двухъярусные нары и разместили на них 15 солдат-узбеков, больших любителей пения. Стали они петь свои песни утром — до занятий и вечером — после них. Просто оглушили. Вот так ноты! Вот так полки!

Шкаф

Орел. 1943

Был праздник Благовещения. После службы, выйдя из храма, я пошла за  Афанасием  Андреевичем. Дойдя До места, где до войны было начато строительство обувной фабрики, мы остановились. Везде были разбросанные кирпичи, только в одном месте они были аккуратно сложены в штабель.  Афанасий  Андреевич, указав на него, сказал:

— Вот моя работа, а вот — ваша, — и указал на груды битого кирпича. — Что, я за вас должен убирать? Нет, убирайте сами. Вы должны это сами убрать.

Я поняла, что моя душа находится в таком же состоянии, как этот битый кирпич, что надо поработать, чтобы навести порядок в ней.  Афанасий  Андреевич продолжал:

— Вам надо приобрести шкаф. Лишнее приобретение не чинит беды. Шкаф о пяти полках: на нижнюю полку положим бумагу, на вторую — полотно, на третью — посуду, на четвертую — пищу, на пятую — песок. Закроем на ключ, чтобы никто не открывал, — сделал рукой жест, словно закрыл на ключ дверцы шкафа, а потом, подойдя ближе, положил свою руку мне на голову и сильно нажал так, что я почувствовала, как моя голова уперлась в его ладонь, а ноги — в землю. И добавил:

— А шкафчик во весь рост.

Мне стало понятно, что речь идет о гробе. Я уже стала немного понимать, что он говорит: «Паперть, полотно, бумага, посуда, пища» — смерть, покойник.

Прошло 30 лет. Я уже стала забывать о «шкафчике во весь рост». Однажды, когда я ехала в трамвае, мое внимание привлекла незнакомая женщина, которая везла пять кислородных подушек и вышла она на той же остановке, что и я. Догнав ее, я спросила: «Кто у вас болен и на сколько дней вы берете столько кислорода?» Она ответила, что болен ее муж и пять кислородных подушек ему хватает только на одну ночь, а утром снова идти за ними, что болен ее муж астмой уже два года. «Я очень устала, — продолжала женщина, — намучилась с ним, боюсь, что не выдержу и убью или себя, или его». Оказалось, что живет она недалеко от моего дома, что мужа ее зовут Андрей Васильевич, а ее Юлией. На другой день (было Вербное воскресенье) я с подругой пошла навестить больного: мы взяли гостинцы и красивый пучок освященной вербы. Подошли к дому, постучали. Вышла сама Юлия и растерянно сказала: «Подождите, я спрошу мужа…» Пока она ходила, я осмотрела прихожую: воздух был тяжелый, на полу груда грязного белья. Пришла Юлия и пригласила нас в комнату, в которой был такой же беспорядок. Недалеко от входа стояла кровать, на ней сидел больной и держал у рта трубку от кислородной подушки. Он повернул в нашу сторону бледное лицо, обрамленное седой бородой. Но больше всего меня поразили его глаза: это были глаза мученика. И я невольно почувствовала сострадание к этому человеку. Подошла. Познакомились. — Мы с вами соседи. Узнали, что вы больны, что человек верующий, давно не причащались. Вам надо причаститься, и Господь поможет вам в вашей тяжелой болезни, — говорю ему.

Мы подали ему гостинцы и вербу, которой он очень обрадовался, затем взяли пустые подушки от кислорода и пошли в аптеку. С этого дня началось знакомство с этими страдающими людьми. Каждый вечер, когда Юлия уходила в аптеку, я оставалась с больным: поправляла подушки, подавала кислород, читала ему из «Душеполезного собеседника», на все интересующие его вопросы старалась отвечать как можно полнее. Во время чтения больной отвлекался от своей болезни, лежал спокойно, не задыхался, как обычно, и сам начинал рассказывать о себе и о своей жизни.

Андрей Васильевич жаловался мне, что болезнь совсем измучила его, что нет ни смерти, ни выздоровления. Я предложила ему причаститься и пособоровать-ся, напомнив, что любая болезнь есть следствие грехов. Больной согласился. Пригласили священника, который причастил больного. Через неделю Андрея Васильевича пособоровали и еще раз причастили, а через несколько

дней он умер.

На погребение я пришла в храм и принесла с собой несколько еловых веточек: смотрю, а класть-то некуда — голова и ноги покойника плотно упираются в стенки гроба. «А шкафчик-то во весь рост, излишнее приобретение не чинит беды», — вспомнились мне слова  Афанасия  Андреевича. Так вот какой «шкафчик» предсказал мне старец 30 лет назад.

Голод

Орел. 1947

Голод, наступивший в 1947 году,  Афанасий  Андреевич предсказал зимой 1946 года. Пришел он как-то к нам и попросил сварить картошку «в мундире». Сварили. Он стал ее есть, снимал с нее шкурку, приговаривая: «Мама, картошку надо чистить тоненько, тоненько». Причем слово «тоненько» пропищал на высокой ноте и нараспев: «То-не-е-е-нь-ко-о-о». А шкурку с картошки снимал аккуратно. Поел и ушел, а в памяти остался звучать его голос, что картошку надо чистить тоненько-тоненько.

Прошли весна и лето. За это время не выпало ни одного дождя. Посеянное весной стало выгорать, почти ничего не уродилось не только в Орловской, но и в соседних областях. Осенью убирать было нечего. Наступил голод. Ели очистки.

Соседи

Однажды, придя к нам,  Афанасий  Андреевич сказал мне: «Вы живете здесь, а ваш муж живет рядом», — и указал на соседний дом. Через месяц  Афанасий  Андреевич шел мимо нашего дома с одной женщиной. Остановился и, показывая на наш дом, сказал: «Вот в этом доме живет Мария Николаевна», — и указал на меня. Потом, показав на соседний дом, добавил: «Там живет Андрей Матвеевич» (так зовут моего мужа). Что за притча?

Когда освободили Орел, мужа взяли в армию, и он проработал год писарем в воинской части, которая находилась в Орле. Тут стало понятно, о чем говорил старец: мы с мужем жили по соседству, в одном городе, но под разными крышами.

«Не молодись»

Сентябрь 1943

 Афанасий  Андреевич часто говорил моему мужу: «Не брейся, будешь бриться, будут болеть кости, ой-ой». И при этих словах сгибался и держался за бок, как будто у него болели ребра. Мой муж воспринимал эти слова в прямом смысле и поэтому бросил бриться. Позже он опять начал бриться, а  Афанасий  Андреевич повторил ему то же самое.

Время шло. Орел освободили от захватчиков. В городе остались почти одни женщины и дети. Мужчины были на фронте. В это время пришла к нам одна монахиня и говорит: «У меня умерла тетя, нет ли у вас кого из мужчин, чтобы выкопать могилу? У меня есть сто рублей, пол-литра вина. Отдам за работу». Спрашиваю я Андрея, может быть, он сможет выкопать, да заодно поговорит с соседом: может, и тот согласится? Вдвоем как-нибудь и выкопают. А сосед был совсем больной, весь опухший, да и у Андрея ноги отекли так, что ходить приходилось с палкой. Однако решили копать.

Выкопали могилу с большим трудом, а деньги разделили тут же на кладбище. Вино же пришли делить к нам домой. Пока делили, Андрей закашлялся и, схватившись за бок, застонал: «Ой-ой!» Спрашиваю: «Что с тобой?» А он отвечает: «Наверное, ребра сломал. Выкопали могилу, я старику помог выбраться из ямы, а сам думаю: дай попробую, как в молодости, подтянусь. Положил поперек могилы лопату, стал выжиматься, а руки сорвались, и я ударился ребрами о черенок. Боюсь, не сломал ли ребра». Вот тут-то и понятно стало, к чему  Афанасий  Андреевич говорил: «Будешь бриться — будут болеть кости, не брейся». Но понимать это надо не в прямом смысле.

Мужчины, когда побреются, говорят: «Ну вот, помолодился». Значит, не молодись, значит,  Афанасий  Андреевич предупреждал моего мужа: уж коль ты старый, то не веди себя как молодой.

«Нельзя так ходить»

Орел. 1944

После освобождения Орла всех мужчин, в том числе и моего мужа Андрея, забрали в армию; многих отправили на фронт. Андрея и еще некоторых отправили на заготовку дров, там у него заболели ноги. Болезнь лечению не поддавалась, несмотря на все старания врачей. По этой причине он вернулся домой. Дома с ним случился очередной приступ: сидя за столом, Андрей бросил ложку, упал на пол и начал стонать и корчиться от боли. Решили пойти на Афанасьевское кладбище в надежде встретить  Афанасия  Андреевича.

От нашего дома до кладбища минут двадцать ходьбы, но, пока мы шли, Андрей раз десять ложился на землю или на лавки возле домов. Подходим к кладбищу, а  Афанасий  Андреевич стоит на дорожке и, по-видимому, ждет нас. Обрадовались друг другу, обнялись, поцеловались, Андрей и говорит:

—  Афанасий  Андреевич, у меня болят ноги.

— Не ноги, а стопы болят, ну кто ж так ходит, глаза не глядят, — и начал показывать руками то вправо, то влево: нельзя так ходить.

Речь шла о духовных стопах: то делаем дела добрые — идем вправо, то отступаем влево — грешим. Взял Андрея под руку и говорит:

— Надо ходить ровно. Ну, становитесь ровно, — а сам стоит, как солдат, выправка военная, и Андрея заставляет так же стоять. Начал шагать по-солдатски, ведет рядом с собой Андрея, говорит:

— Господи, стопы моя направи по словеси Твоему, да не обладает мною всякое беззаконие. Лице Твое просвети на раба Твоего и научи мя оправданием Твоим. Вот будете так ходить, не будут болеть ноги.

Засмеялся по-юродивому и ушел.

— Понял, что  Афанасий  Андреевич тебе сказал? — спрашиваю мужа.

— Понял. Надо жить по евангельским заповедям и просить Бога, чтобы Бог исправил духовные стопы, стараться не заходить влево.

Стал Андрей придерживаться этого правила, и ноги перестали болеть. Не болят и по сей день.

А если, случалось, почувствует боль в ногах, говорит:

— Что-то не так сделал, надо исправить.

Так раб Божий  Афанасий  помогал людям не только в жизни духовной, но и в болезнях. Просил, чтобы читали молитву: «Милосердия дверь отверзи нам, Богородице…»

Не выучили

Орел. 1944

Однажды мне пришлось идти с  Афанасием  Андреевичем мимо разрушенного здания бывшей духовной семинарии. Он остановился и, показывая, на стены, сказал: «Вот в этом здании учили на священников по многу лет всем наукам, а как правильно ходить — не выучили».

Пасхальное приветствие

1953

В 1953 году праздник Благовещения приходился на второй день Пасхи.  Афанасий  Андреевич в это время находился в Томской психиатрической больнице.

На Благовещение я приехала в Москву к своей близкой подруге. Пришли мы домой после праздничной обедни и, прежде чем сесть за стол, решили хотя бы заочно похристосоваться с  Афанасием  Андреевичем. На праздничном столе среди куличей, пасхальных яиц и сыра стояла фотография старца, и мы, две Марии, пропев пасхальный гимн: «Христос воскресе из мертвых…», глядя на фото, начали христосоваться: «Христос воскресе,  Афанасий  Андреевич! Христос воскресе! Христос воскресе! Воистину воскресе! С праздником!»

После Пасхи получаем письмо от опекунши  Афанасия  Андреевича Ангелины Васильевны Дмитриевской, в котором она сообщила, что в день Благовещения к ней пришел  Афанасий  Андреевич и сказал: «Марии, Марии, Христос воскресе! Воистину воскресе!» И повторил это три раза. Прозорливость старца преодолела огромное расстояние от Москвы до Томска, и километры не помешали ему видеть и слышать.

Димитрий Солунский

При храме святителя  Афанасия , в сторожке, жила монахиня Надежда. Однажды приходит к ней  Афанасий  Андреевич и начинает хозяйничать в ее столе:

—  Афанасий  Андреевич, зачем вы полезли в мой стол?

— Этот стол не ваш. Этот стол Димитрия Солунского, — достал из стола хлеб, положил его под подушку на постели и ушел. Через неделю старого священника перевели в другой храм, а на его место прислали нового священника по имени Димитрий. Так как квартиры сразу не нашлось, то о. Димитрия поселили в сторожку, в комнатку матушки Надежды, а матушку перевели в крестильную комнату. Священник был одинокий, мебели никакой не имел. Матушка, переезжая, оставила ему стол в пользование. А сама клала хлеб под подушку на новой квартире. А потом выяснилось, что именины о. Димитрия — на день памяти св. вмч. Димитрия Солунского.

Думы за горами, а смерть — за плечами

1944

Был у моей дочери жених по имени Павел Васильевич. Человек скромный, хороший. Дочери он нравился. Строили они планы на будущее: когда свадьбу сыграют, где после свадьбы жить будут, на каком этаже будет их квартира. Казалось, все продумали. Но вот пришел к нам  Афанасий  Андреевич, лег на дочкину постель, а ее посадил рядом и строго говорит: «Смотри, никуда не ходи». А сам дремать начал, но только дочь моя сделает попытку отойти от него, он опять говорит ей: «Никуда не ходи». Но когда  Афанасий  Андреевич заснул, Мария говорит мне: «Сейчас должен зайти Павел Васильевич, я его немного провожу и вернусь».

Через некоторое время зашел Павел, и они ушли. Минут через пять после их ухода проснулся  Афанасий  Андреевич, спохватился: «Где Мария?» «Она сейчас придет — пошла проводить одного своего знакомого». Вижу, что у  Афанасия  Андреевича стало скорбное выражение лица и он печально произнес: «Я же ей сказал, никуда не ходить. Зачем она ушла со смертью?» И опять повторил: «Зачем она ушла со смертью?» — и собрался уходить. В этот момент вернулась Мария и попросила у него прощения за свое непослушание, и старец остался.

Через несколько дней приходит моя дочь с работы и говорит: «Павел заболел, пойду его проведаю». Пошла и очень скоро вернулась: «Павла свезли в инфекционную больницу, предполагают тиф». Вскоре Мария пошла в больницу проведать жениха, а ей сообщили, что он умер от туберкулеза. Недаром  Афанасий  Андреевич предупреждал мою дочь. Человек строил планы, хотел жениться, а вместо женитьбы его ждала могила.

Красная гвоздика

Орел. 1958

В 1958 году  Афанасий  Андреевич жил в Михайловском заповеднике. Однажды присылает он мне открытку, на которой изображены две красные гвоздики и никакой подписи. Значения красной гвоздики я тогда не знала, а некоторые знакомые говорили мне, что это плохой знак. Не прошло и месяца, 28 августа, в день Успения Пресвятой Богородицы, мужа моей дочери убило молнией. А спустя еще некоторое время мне стал понятен смысл присланной открытки.

По телевизору передавали передачу «Красная гвоздика». Я ее решила посмотреть. Начиналась эта передача словами диктора: «Красная гвоздика — спутница тревог… Красная гвоздика — наш цветок…» К.Маркс в петлице сюртука носил красную гвоздику, которая была символом пролитой крови. Красная гвоздика символизировала кровавые жертвы… Мой зять стал жертвой грозы.

Шелуха

Рассказ Параскевы Голосковой

— Дали мне родственники денег, чтобы я помянула за упокой их родных, когда пойду в церковь. Взяла я деньги, положила в карман и по пути в храм зашла на базар. На базаре мне встретилась племянница, которая попросила немного денег на подсолнухи. Я ей дала, но напомнила, чтобы не забыла отдать, так как эти деньги чужие, дали их на помин. Она обещала вернуть долг, как только вернемся домой. Пришли домой, и забыла я про деньги и про покойников.

Прошли месяцы, пошла я на Афанасьевское кладбище. На службу идти еще было рано, и я села на лавочку около церкви. Подходит ко мне  Афанасий  Андреевич, достает из кармана горсть подсолнечной шелухи, сыплет ее мне в руку и говорит: «Высыпай в рот». Я высыпала. А он продолжает: «Жуй и глотай». Жую я эту шелуху, а она не жуется, глотаю, а она не глотается. « Афанасий  Андреевич, не могу!» А он опять: «Жуй! Жуй!» «Не могу!» — говорю. А  Афанасий  Андреевич опять: «Подсолнухи можешь, а шкурки не можешь. Кто их за вас есть будет?» И тут я вспомнила, что покойников не помянула, а деньги на подсолнухи отдала. «Угодничек, — говорю, — прости!» Но  Афанасий  Андреевич уже ушел.

Исцеление во сне

Март подходил к концу, погода была неважная. В это время у меня сильно заболела голова: то ли простудилась, то ли еще что, но боль была невыносимой, и у меня начало возникать подозрение, а не начинается ли у меня воспаление мозга или еще какая гадость. Ночью от головной боли я в полном смысле лезла на стенку. Родные уже хотели вызывать «скорую помощь», но я уговорила их подождать до утра, позвать священника, причаститься, а уже после этого пусть делают, что хотят. Под утро легла на скамью возле печки и задремала. Вдруг вижу, как наяву: входит в комнату  Афанасий  Андреевич, подходит ко мне, берет мою голову и прижимает к своей груди. Я почувствовала запах пота от его рубашки, увидела, что он бос и ноги в грязи, и думаю, что по такой погоде и грязи шел в такую даль (в это время  Афанасий  Андреевич находился в психиатрической больнице, в семи километрах от Орла), и в этот момент проснулась. Сохранялось ощущение, что  Афанасий  Андреевич был около меня, я чувствовала его прикосновение, его запах. И тут я почувствовала, что головная боль прошла. Я поняла всем своим существом, что именно он помог мне в моей болезни.

Волки

Рига. 1957

В 1957 году  Афанасий  Андреевич гостил в Риге у моих хороших знакомых — Валентины и ее мужа. Оба они работали и попросили меня приехать к ним на время присмотреть за гостем и двумя дочерьми. Старшая — четвероклассница Люся — была полная, цветущая девочка, но училась плохо. А младшая Валечка — отличница, но очень бледная и худенькая. Спрашиваю у Валентины, почему Валечка так плохо выглядит.

— У нее ноги болят в коленях, и ночью бывают такие приступы, что она кричит на весь дом. Мы растираем ноги всякими мазями, но ничего не помогает. Не знаем, что делать.

На другой день  Афанасий  Андреевич говорит мне:

— Ночью приходят волки. У одной обкрадывают голову, у другой грызут ноги — осталась шкура да кости.

Волками старец называет бесов. Значит, будем бороться с бесами. Я попросила у Валентины крещенской воды и рассказала ей, как в Орле священник о. Сергий учил бороться с бесами: надо девять зорь, как догорит вечерняя заря, обтираться крещенской водой так, чтоб не осталось сухого места, а утром пить по глотку святой воды. Бог даст, и девочкам эта процедура поможет. Я стала обтирать девочек святой водой, а сама думала, что скажет на это  Афанасий  Андреевич. И вот на пятый день старец говорит мне:

— Сегодня ночью приходили волки и хотели обокрасть у Люси голову, а волкодав взял силу у Отца и как кинется на волка, так всю шкуру и снял.

При этих словах  Афанасий  Андреевич протянул руки вверх к иконам, показывая, откуда бралась сила, и, посмотрев на меня, прибавил: «А вы волкодав».

Этим он подтвердил правильность моего решения обтирать девочек святой водой.

Прошло несколько дней. Ночью начала кричать Валечка. Я взяла крещенской воды и начала растирать ей ноги. Слышу, она говорит:

— Из коленок боль ушла в щиколотки и прошла. Много лет спустя при встрече с ее матерью я спросила:

— Как у Валечки ноги — не болят?

— Больше никогда не болели, — был ответ.

Супруга диакона

Было это в 1943 году. Подходит однажды ко мне  Афанасий  Андреевич, смотрит на меня в упор и говорит: «Запомните: вы — супруга диакона». Ни мне, ни моему мужу такое и в голову не приходило. А в 1956 году мой муж принял сан диакона, и вот уже много лет служит в этом звании.

В бане

Однажды мой муж пошел в баню, рядом с ним мылся старик. Мой муж попросил старика, чтобы тот потер ему спину. Старик охотно исполнил просьбу. За этим занятием старик поведал Андрею случай, который с

ним произошел:

— Болела у меня спина, пришел я в это время в баню, а вместе со мной мылся и  Афанасий  Андреевич.

Помылся, подошел ко мне и говорит: «Давайте, я потру вам спину». Потер — и с тех пор спина не болит, как рукой сняло.

Внуки

Как-то подошел  Афанасий  Андреевич к моей знакомой старушке, подал ей кусок газеты, на которой был снимок с тремя пионерами, и, указывая на снимок, говорит: «Берегите, все ваши, все ваши». Вначале она ничего не поняла, но через некоторое время умер ее сын, а следом — его жена. И остались трое ребят-сирот на ее попечении. И она поняла, чтб  Афанасий  Андреевич подразумевал, когда подал ей газету с тремя пионерами на снимке.

«Телеграмма до Бога»

Молитвы старца были сильны: больным вымаливал здоровье, в бедах был скорый помощник. Один молодой человек из Орла учился в Москве. После окончания учебы его оклеветали, состоялся суд, его осудили на два года лишения свободы. После суда под расписку его отпустили на несколько дней в Орел, к матери. И мать решила ехать с сыном за советом к  Афанасию  Андреевичу, который в это время находился в Москве. Приехали к старцу, а тот посмотрел на молодого человека и сказал: «Мыться надо, чтобы чистому идти к начальству». «Он вчера был в бане», — ответила мать, не поняв, о какой «бане» идет речь. Женщина, у которой гостил старец, подсказала истинный смысл слов  Афанасия  Андреевича: «Надо сходить в храм, исповедаться, причаститься». Когда просители ушли, то старец сказал: «Надо посылать телеграмму до Бога«.

Быстро собрал со стола газеты, зажег их от лампады и с пылающей бумагой побежал по комнате к печке, бросил все, что от нее осталось, в топку. При этом он кричал: «Телеграмма до Бога! Телеграмма до Бога!» Так повторилось несколько раз.

На другой день, когда просители снова пришли,  Афанасий  Андреевич сказал молодому человеку, что теперь он может идти. А когда тот надел шинель, старец сам застегнул на нем пуговицы, говоря: «Идите». Юноша ушел, а вскоре вернулся радостный: «Прихожу в учреждение и говорю, что пришел отбывать срок, а сидевшая там девушка пошла, принесла мое дело и говорит: «Молодой человек, какой вы счастливый. Вчера был пересмотр вашего дела и вас оправдали».

Вот так быстро доходили до Бога «телеграммы» старца  Афанасия .

Слепая монахиня

В Орле, в Афанасьевском храме, был настоятель архимандрит Никодим. При нем жила его сестра, мантийная монахиня Евпраксия. Все было хорошо, но пришла беда: матушка Евпраксия ослепла. Врачи оказались бессильны. Пришлось монахиню в храм и из храма водить за руку. Пришла я как-то к ней повидаться, поздоровалась. Она узнала меня по голосу и говорит: «Мария, я слышала, что ты часто ходишь к старцу  Афанасию . Когда соберешься к нему, то сначала зайди ко мне». Я пообещала. Через некоторое время я собралась идти к  Афанасию  Андреевичу и, как обещала, вначале зашла к матушке Евпраксии. Она дала для старца большой кусок сахара и деньги и попросила сказать ему, что она ослепла и просит его святых молитв.

Пошли мы с одной женщиной в психиатрическую больницу, где в это время находился  Афанасий  Андреевич. Я передала  Афанасию  Андреевичу просьбу монахини и гостинец, а старец нам говорит: «Она глаза прожгла на свечах. Не кухарка, а бралась. Надо в лечебницу». И больше на эту тему мы не разговаривали. Передала я матушке ответ, а она ничего не поняла: «Как понять? На каких свечах я глаза прожгла? Может, ты подскажешь, как понять?» «Не знаю, — говорю, — я вашего жития не знаю. Вы лучше сами подумайте.

Прошло около года. Отца Никодима перевели в другой храм, и он вместе с сестрой переехал на новое место жительства. И только через год я поняла смысл сказанного старцем.

В Орле жила больная монахиня Митрофания. Суставы ее рук и ног были сведены так, что она была совершенно беспомощна; сама ничего делать не могла, даже поить и кормить ее надо было кому-то. И к этой монахине люди ходили за советами. Заходила к ней и я. Однажды прихожу к ней и застаю такой разговор. Матушка Митрофания говорит своей гостье: «Вчера у меня была матушка Надя, которая говорит мне: «Матушка, как же плохо тебе сидеть без движения, лучше уж быть слепой!» Вот какая глупая матушка Надя, что такое говорит. Я хоть и сижу без движения, но зато вижу свет и людей, а вот матушку Евпраксию за руку водят. Что ж тут хорошего?» Тут я и вспомнила слова старца  Афанасия  и рассказала их матушке Митрофании, а монахиня отвечает: «Правильно  Афанасий  Андреевич сказал, я сейчас вам расскажу, на каких свечах матушка Евпраксия глаза прожгла». И вот, что она поведала: «На улице 1-й Курской живет женщина Анастасия. Когда умер ее единственный сын, она решила, что недогоревшие свечи она возьмет домой и при их свете будет читать Псалтирь по усопшему… После похорон приходит Анастасия ко мне расстроенная и говорит: «Возьмите лепешку, помяните моего сына, матушка Митрофания. Как обидела меня матушка Евпраксия: хотела я взять свечи с гроба сына, а матушка Евпраксия грубо мне говорит: «Иди, иди прощайся», — а сама сняла свечи с гроба и бросила их в ящик с огарками». Рассказала мне все это Анастасия и добавила: «Что б ей белого света не видеть». Свечи, что горят у гроба, принадлежат покойнику и никто не может ими распоряжаться..Вот и у меня заготовлено четыре свечи толщиной в руку, я завещала, чтобы после погребения их раздали в четыре храма, чтобы они горели за Престолом. А слова старца «не кухарка, а бралась» означают, что матушка Евпраксия, будучи мантийной монахиней, взялась не за свое дело: заниматься огарками — дело уборщицы. А дело мантийной монахини стоять и молиться. Недаром говорит Святое Писание: «Всякая болезнь есть последствие греха».

«Здесь живет врач»

Некоторые, считая  Афанасия  Андреевича ненормальным, не понимали его, не придавали значения его словам и поступкам.

Ктитор Никитского храма имел сына-подростка. Когда  Афанасий  Андреевич приходил к ним, то после трапезы брал в руки кусочек картошки и растирал его до тех пор, пока он не становился клейким, затем этим «клеем» приклеивал на парадную дверь квадратик белой бумаги. Жене ктитора периодически приходилось отмачивать и соскабливать эту бумагу. При этом она всегда выговаривала  Афанасию  Андреевичу.

— Зачем вы клеите с улицы, клейте изнутри, в коридоре сколько вам угодно.

На что  Афанасий  Андреевич отвечал:

— Зачем же в коридоре! Надо снаружи, чтобы все люди видели: здесь живет врач.

Когда война закончилась, сын ктитора вернулся домой врачом, и жена у него была врач.

Некому петь

Почти рядом с Никитским храмом жили три монахини, к одной из них приходила девочка лет 10-12, по имени Маргарита. Дело происходило Великим постом, в конце марта. Пришла Маргарита к монахиням. Вдруг входит  Афанасий  Андреевич и говорит:

— Пойте «Христос воскресе».

— Ведь сейчас пост, кто же поет «Христос воскресе», — отвечают монахини.

— Пасха настанет, петь будет некому. Так повторил он два раза и ушел.

А произошло это недели за три до Пасхи, и по городу пошел слух, что от Орла ничего не останется, так как  Афанасий  Андреевич сказал монахиням, что придет Пасха, а «Христос воскресе» петь будет некому. Дней за десять до Пасхи пришла к монахиням девочка Маргарита, сели они пить чай. Вдруг откуда ни возьмись появился самолет, и одна—единственная бомба, отделившись от него, упала на дом, где были монахини и девочка. Убило всех четверых. Не пришлось им встретить Пасху и пропеть «Христос воскресе». А город оказался ни при чем. Монахини по своему разумению перенесли предсказанное им лично на весь город.

Об одежде и вещах  Афанасия  Андреевича

Кто читал жития святых знает, что одежда и вещи святых исцеляли болезни от одного прикосновения к ним.

Одежда  Афанасия  Андреевича, а также вещи, которые он держал в руках, обладали силой и действовали в особенности на тех людей, которые были одержимы нечистым духом.

Однажды я получила открытку от  Афанасия  Андреевича с изображением двух гвоздик, открытка была » не подписана, а конверт был надписан рукой опекунши старца, так что я не знала, держал ли старец эту открытку в руках. У меня была знакомая Людмила, которая была одержима нечистым духом. Работала она на вокзале в киоске «Союзпечати». Вот я и решила проверить на ней открытку. Пришла к ней и, показав открытку, спросила, не найдется ли у нее таких же. Ничего не подозревая, она взяла открытку в руки, чтобы посмотреть. Вдруг с ней стало плохо: ее всю передернуло, она как-то странно зарычала на открытку, вся съежилась и спряталась под прилавок, у нее начались позывы на рвоту. Она быстро убежала, оставив на меня киоск. Через полчаса вернулась бледная, говоря:

— Что за открытку ты мне дала? У меня была такая рвота, думала, что все внутренности вылезут наружу.

Тогда я ей рассказала, что эту открытку получила от  Афанасия  Андреевича, но не была уверена, держал ли старец ее в руках.

Все вещи, которые были в руках  Афанасия  Андреевича, имеют благодатную силу.

Сила Креста

В 1956 году  Афанасий  Андреевич жил в Москве у моей близкой подруги, которая и меня к себе пригласила погостить. Однажды подходит ко мне  Афанасий  Андреевич, держит в руках большой серебряный нательный крест и говорит:

— Запомните: этот крест мой, — и одевает его мне на шею.

Я берегла этот крест, как дорогой подарок, не подозревая, какую силу он имеет. Открылось это случайно.

Люди, одержимые нечистым духом, стали сторониться меня. Однажды я разговаривала с одной женщиной об  Афанасии  Андреевиче, упомянув в разговоре, что старец подарил мне свой крест, потом я достала крест и показала ей. Вдруг она изменилась в лице и начала лаять по-собачьи. От неожиданности я вздрогнула, но тут мне стало понятно, какую силу имеет этот крест.

Вот еще один случай: пошла я с внучкой в баню, а крест был на мне. Вижу, что какая-то женщина смотрит на меня. Сначала я подумала, что это знакомая, но, внимательно приглядевшись, поняла, что не знаю ее. Она быстро ушла. Мы с внучкой домылись и вышли в предбанник, стали одеваться. Женщина эта сидит напротив, смотрит на меня недружелюбно и говорит:

— Ишь, крестов понавешала, мыться не дала и сюда опять пришла. Внучка спросила:

— Бабушка, что это она тебе говорит?

— Да разве ты не видишь, — говорю я, — что эта женщина одержима нечистым духом, увидела на мне крест  Афанасия  Андреевича, а бес не переносит этого креста, сердится на нас.

С тех пор я стала знать силу креста  Афанасия  Андреевича. Многим «больным» этот крест помогает.

Санта Лючия

Приближалась кончина старца. Умер он в мае, а в апреле играл на скрипке и пел:

— Лодка моя легка, весла большие, Санта Лючия, Санта Лючия.

Да, лодка старца была легка, быстро уплывает его ладья. И еще он добавлял:

— Январь, февраль, март, апрель — и наутек!..

Кровать свою  Афанасий  Андреевич пододвинул к входной двери, а на балалайку повесил на веревочке одну середку от патефонной пластинки, на этикетке было написано: «Апрелевские мелодии», а самой грамзаписи нет — всю обломал. Проще говоря, песня спета — конец.

В апреле все кончается.

5 мая — умер.

Рассказ Антонины Васильевны

«Перед кончиной  Афанасия  Андреевича приехала я к нему в марте. Он был веселый и говорит мне: «Мама, скоро я буду жить в Орле!» Я обрадовалась, что он будет жить в Орле, и мне захотелось скорее узнать, где он будет жить. А  Афанасий  Андреевич, радостный, отвечает: «Да на Крестительском». Я с испугу так и села и говорю: « Афанасий  Андреевич, да лучше я, а вы еще людям нужны». Он постукал меня по левому плечу и говорит: «Нет, мама, вы еще поживете, а я, мама, уже со своей смерточкой наговорился два раза. Один раз она мне отложила, так как я сказал, что еще не приготовился, а теперь она мне уже не отложит».

А в мае приехали от  Афанасия  Андреевича Матрона и Параскева и сказали, что  Афанасий  Андреевич приказал долго жить.

«Мая»

Поминайте наставников ваших

(Евр. 13, 7)

В 1951 году, за много лет до дня своей кончины  Афанасий  Андреевич сделал завещание, чтобы мы, духовные чада, поминали его в этот день. Завещание это, по обычаю старца говорить, было иносказательным.

Он находился тогда в Орловской психиатрической больнице и надумал обставить палаты и кабинеты врачей живыми комнатными цветами в горшках, просил посетителей, чтобы они приносили ему их. Когда я пришла к нему, старец дал мне записку, в которой было написано: «Принесите мне три цвета в вазонах.  Афанасий «. Я принесла ему аспарагус (елочку), восковой цвет, а так как третьего дома не было, то на рынке купила красную герань.  Афанасий  Андреевич принял цветы с радостью, а когда взял третий цветок, посмотрел на меня в упор и сказал: «А теперь принесите мне маю». И ушел.

Вначале я подумала, что это название цветка, спрашивала у всех знакомых про цветок «маю», но никто такого цветка не знал. Потом  Афанасия  Андреевича отправили в Томскую психиатрическую больницу, подальше от его почитателей. Там он находился с 1951 по 1956 годы.

В 1956 году верующие сумели вывезти его в Москву, из Москвы — в Михайловский заповедник (Псковская область), а в 1957 году  Афанасий  Андреевич со своей опекуншей Ангелиной Васильевной поселился на станции Онежская Брянской области, где и жил до конца своих дней.

Умер  Афанасий  Андреевич в пятницу, на Пасхальной неделе, 5 мая 1967 года в день празднования Иконы Божией Матери «Живоносный источник» на 86-м году жизни. За день до смерти вместе со своей опекуншей Ангелиной Васильевной Дмитриевской ездил в Брянск, ходил к обедне, после службы прошел по магазинам, делал покупки.

Утром 5 мая  Афанасий  Андреевич принес воды, нагрел ее, вымылся, надел чистое белье, белые носки и лег отдыхать.

Рассказывает почтальон:

— Я захожу к ним в хатку и говорю  Афанасию  Андреевичу: «Как вам не стыдно в такую хорошую погоду дома на кровати лежать? Смотрите, на дворе теплынь, черемуха цветет, а вы лежите». А он мне в ответ: «Ваше до вас дойдет, а мое — до меня дошло». В это время входит Ангелина Васильевна и говорит: « Афанасий  Андреевич, я пойду огород полить, а вы почистите картошку». И ушла. Возвращается из огорода, а  Афанасий  Андреевич говорит: «Дайте мне молока, что-то мне плохо». Пошла Ангелина к соседям за молоком (молока в доме не было), а когда вернулась,  Афанасий  Андреевич был совсем плох. Побежала она в поселок за медсестрой. Пришли, медсестра пощупала пульс и сказала: «Все, он умер».

Скончался он тихо, без свидетелей, в теплый солнечный день, когда цвела черемуха.

На похороны приехали люди из Мценска, Брянска, Москвы. Хоронили его в Орле на Крестительском кладбище, народу было много — к могиле близко не подойти. Не переставая пели пасхальный гимн: «Христос воскресе». Весна была в полном разгаре, светило солнце, цвела черемуха, пели люди. После похорон московские гости пошли ко мне поминать старца. С тех пор мы его поминали каждый год, и так лет семь собирались вскладчину. Помянем в храме, на могиле панихиду отслужим и идем ко мне поминать. Когда приближалась восьмая годовщина, один человек мне говорит: «И охота вам устраивать помины, помянули в храме — и довольно, а то создаете себе хлопоты». «А может быть, правда, — подумала я, —  Афанасию  Андреевичу этого, может, и не требуется, чтобы, сидя за поминальным столом, вели разговоры о нем?» Как только мне об этом подумалось, в памяти всплыло какое-то слово на букву «М». Раскрываю словарь, и на глаза мне попадается слово «Мая», читаю: «Мая (испанское) — майская царица-девушка, которую в воскресенье и в праздничные дни в мае месяце наряжают и усаживают на троне, поставленном на улице, окружающие ее подруги просят деньги у проходящих мимо, на эти деньги они потом устраивают себе пир». Так вот где она, эта «мая»! Не цветок просил принести  Афанасий  Андреевич, «а принести маю» — делать помин на собранные деньги, а поскольку он умер в мае, творить по нему память. И в сознании воскресают его слова: «А теперь принесите маю».

И еще вспомнилось мне, как однажды старец сказал: «Жизнь — дар божий, жизнью дорожить надо, жить на земле хорошо». А потом шепотом тихо-тихо добавил: «А в земле — лучше». По-видимому, смерть не страшила его. Он, как усталый путник, ждал покоя.

Трудный путь был окончен, и душа его переселилась в вечные обители. Хочется, чтобы светлый образ подвижника жил в памяти всех. Такие люди воспламеняют сердца огнем евангельской любви, укрепляют слабых духом. Кто бы ни пришел к сердцу старца обогреться его любовью, всем было место.

Душа его — светлый чертог.

Вечная память да будет тебе, наставник наш, учитель и отец. Помяни нас в своих молитвах у престола Всевышнего.

Похоронили  Афанасия  Андреевича в могиле Христа ради юродивого Павла Павловича Худошерстного-Кадило-Крестовского (Павел Павлович Кадило-Крестовский родился в 1863 году, а в Орле появился в 20-х годах. Никому не известно, откуда он пришел. Говорят, что его брат жил в Ленинграде, а сестра в Москве. Павел Павлович роста был выше среднего, худощав, темно-русые волосы доходили до плеч. Одет был в длинную поддевку, похожую на рясу, летом всегда был с непокрытой головой и босой. Так он ходил вплоть до самых морозов. На груди носил на веревке большой, вырезанный из фанеры крест, на котором крупными буквами было написано «Крестом побеждаю». Если при нем говорили, что он с ума сошел, то он неизменно отвечал: «Не с ума сошел, а на ум нашел». Когда у него спрашивали, как его фамилия, отвечал: «Кадило-Крестовский». Ребята и некоторые взрослые — любители потешиться над ним — кричали: «Пал Палыч — трубка». А он, убегая от них, кричал: «Кадило победило! Крестом побеждаю!»).

Жил Павел Павлович на Прядильной улице в одной многодетной семье. Во дворе стояла кирпичная пристройка, которую он называл своей кельей. Там у него были иконы и подмостки, на которых он спал, отдыхал или уединялся для молитвы. Перед дверью «кельи» стоял сбитый из досок стол, на нем — Распятие. На этом столе Павел Павлович ел и кормил голубей, которые садились к нему на плечи и на голову. Павел Павлович жил подаяниями, которые отдавал приютившей его семье и голубям. Был он человеком образованным, к нему многие приходили с просьбой написать куда-нибудь заявление: слог и почерк у него были четкие и красивые. Павел Павлович имел поэтический дар. Вот одно из его стихотворений:

Святые люди, мы читали

Молитвы ваши много раз,

Но часто глухи к ним бывали,

И тяготили они нас.

Но между тем Христова сила,

Христова власть таилась в них,

Она и вас от бед хранила

И сохраняет и других.

1921-1922 гг.

Павел Павлович любил играть на гармони или на баяне духовные песнопения; с ним пела и вся семья, в которой он жил.

Умер Павел Павлович 67 лет отроду, в 1930 или 1931 году. Незадолго до смерти его забрали в тюрьму. Пробыв там 3 месяца, он заболел, был переведен в больницу, где и умер.

Хоронило Павла Павловича все духовенство. От больницы до Крестительского кладбища несли целый день. Множество народа провожало его в последний путь. На каждом шагу служили панихиды по усопшему.

Заключение

 Афанасий  Андреевич представляет собой явление действительно исключительное, и чем больше углубляешься в его изречения, тем больше веришь в неисчерпаемые богатства человеческого духа.

Человеческий гений выразился в нем с удивительной щедростью. Кто из нас не вспоминает с благодарностью учителя и наставника на жизненном пути, доброго советчика, отзывчивого и вдумчивого воспитателя, каким для многих был старец  Афанасий  Андреевич.

Наиболее изумительные события становятся совсем простыми, когда найдешь им объяснения. Простым и понятным становится иносказательный разговор старца. Главное — найти ключ к его словам и делам.

 

ЧАСТЬ II

Воспоминание

Мария Николаевна не успела записать, но рассказывала, как однажды  Афанасий  Андреевич, вспоминая свои детские годы, описывал, как мальчонкой, в родном доме, выходя на крыльцо, часто наблюдал, как за изгородью сосед с бранью бил свою жену, а она кричала. Боголюбивый, нежный, восприимчивый к чужой боли отрок совершал крестное знамение и всем сердцем взывал к всесильному Владыке Богу Сердцеведцу: «Дай, Господи, мне хорошую невесту». И еще фразу прибавляла Мария Николаевна от лица  Афанасия  Андреевича: «Лучшей невесты, чем Церковь Господня, я и не желал».

 Афанасий  Андреевич говорил, что начало 85-го псалма относится к нему: Преклони, Господи, ухо Твое, и услышь меня; ибо я беден и нищ. А незадолго до смерти сказал, что теперь его псалом 100-й: Милость и суд буду петь; Тебе, Господи, буду петь.

«За вас спички молятся»

Мария Николаевна рассказывала, будто одна женщина, подражая  Афанасию  Андреевичу, подбирала на улице спички. Особенно радовалась спичкам не горелым, а, как она их называла, «живым».

Идет куда-нибудь и по пути подбирает спички, наклонится и поднимает, кладет в найденные же коробки. Насобирает сотню и сжигает где-нибудь. Однажды просит она  Афанасия  Андреевича помолиться за нее, а он ей отвечает: «За вас спички молятся».

Конечно, этой женщиной была сама Мария Николаевна, а говорила о себе в третьем лице из скромности и кротости.

В лесу на поляне

Мария Николаевна говорила, что многие не понимали  Афанасия  Андреевича еще и потому, что не видели, чтобы он когда-нибудь молился или крестился. Не было у него икон, только нательный крест.

Но однажды Марии Николаевне пришлось увидеть, как совершал молитву чудо-старец.  Афанасий  Андреевич ушел в лес и так долго не возвращался, что Мария Николаевна пошла искать его. Неожиданно наткнулась в лесу на поляну-взгорок.  Афанасий  Андреевич стоял на коленях, руки воздеты кверху. Он молился. Окликать его Мария Николаевна не решилась, вернулась домой и больше об этом разговоров не было.

 Афанасий  Андреевич поучал молиться за умерших: «Молитесь за покойников, а они за вас помолятся».

С упованием на Господа

 Афанасий  Андреевич учил Марию Николаевну верить в помощь Господа. Заставлял ходить босиком. Сам ходил босиком даже по снегу. И Мария Николаевна ходила босиком до самых заморозков и не болела. Но когда пошел снег, устрашилась.

 Афанасий  Андреевич пас коров и пас до самого снега. Время тяжелое, скотину кормить было нечем. Приходилось выгонять ее до тех пор, пока из-под снега можно было что-то достать. Вот как-то раненько пасет  Афанасий  Андреевич коровку, лужицы затянуло льдом. Ранний снежок поутру, а  Афанасий  Андреевич раздетый и босиком. Со страхом и удивлением наблюдала эту картину одна женщина и стала молиться, жалея  Афанасия  Андреевича. Вдруг дано было ей видение, будто на  Афанасии  Андреевиче надет тулуп, но не материальный, а как бы воздушный.

Рассказ Веры

В 13 лет мне пришлось впервые встретиться с  Афанасием  Андреевичем. Дома никого не было, я проснулась и сразу пошла на кухню, отрезала ломоть хлеба и стала есть. Вдруг открылась дверь, и вошел  Афанасий  Андреевич с моей мамой. Прямо сразу подскочил ко мне: «О-о-о! — говорит. — Какая большая! Грешно есть хлеб неумытыми руками».

Через некоторое время он опять появился у нас. Я стою на ступеньках в сад. Картошка в огороде цветет по обеим сторонам узкой дорожки. День солнечный. Красота! А загадочный старец легко бежит, будто парит мне навстречу, приветливый, ласковый. Таким и запомнился он мне на всю жизнь. Потом он часто бывал у нас. Нас детей в семье было много. И он не уставал поучать нас жизни. Учил, что маму слушаться надо, прибирать в доме, мыть полы, что девочки должны быть чистоплотными.

Помню еще, висит большая шаль с кистями.  Афанасий  Андреевич накрыл меня шалью с головы до ног как фатой и подзывает маму:

— Мама, мама, пойдите сюда. Смотрите, это мать Софья. У нее будет много детей…

И вправду родилось шестеро.

Всему свой черед

Одно время Мария Николаевна стала ходить в храм чуть ли не каждый день и домашние дела выполнять уже не успевала. Пришел как-то  Афанасий  Андреевич и сказал, что нельзя ходить, переставляя обе ноги сразу; вначале одна стоит на месте и служит опорой, другая — в движении, потом — наоборот, и так поочередно. Положила Мария Николаевна этот совет себе на осмысление и стала стараться не запускать ни домашнюю работу, ни духовное чтение, ни молитву в храме.

О раке

Жила в Орле старушка, приходившаяся дальней родственницей жене брата Марии Николаевны. Была она слепая, десять лет недвижно лежала в постели, но именно незрячие глаза ее только и подавали признаки жизни. Ходила под себя, а воду надо было из колонки носить. Мария Николаевна и сама была очень больна, еле ноги передвигала: врачи находили у нее рак.

Эта многострадальная бабуля попала к Марии Николаевне по ее необыкновенному чувству сострадания ко всему окружающему.

Сначала старушка жила у одной своей дальней родственницы, а после ее смерти домочадцы покойной вынесли бабулю на солнышко, посадили у домика с видом на прекрасный сад и оставили. Сутки, двое, трое суток сидит она в полукресле-качалке, а на четвертые пошел сильный дождь. И никому до бабушки дела нет. Тогда Мария Николаевна и забрала страдалицу к себе, устроила в отдельной комнатке и стала ухаживать за ней. Время — к концу войны, есть нечего, у Марии Николаевны — две дочки. Ради них надо жить, а теперь и еще один несчастный человек на руках. Старушка ничего не помнила, все путала, бранилась на Марию Николаевну, а та все сносила терпеливо и молча, делала дело, никому ничего не объясняла, проявляя кротость, а со своей болезнью смирилась.

 Афанасий  Андреевич, бывая у Марии Николаевны, говаривал: «Рак, рак — не дурак, в Царствие Небесное ведет не за так». Мария Николаевна не заметила, как стала шибче ноги передвигать и о болезни своей забывать.

Бабуля эта была на попечении своей чудной сострадалицы десять лет. И вот — весенний теплый день, окна и двери открыты, аромат цветов и солнце проникают в комнаты. А бабушка сидит у себя на постельке и тихо молится. Появляется  Афанасий  Андреевич и говорит Марии Николаевне: «Мама, а рака-то нет. Это она вас вымолила у Бога». И правда. Врачи потом очень удивлялись, что рак исчез.

Все обошлось

В голодное время войны Параскева Пухова работала на хлебозаводе и брала хлеб «украдкой». Проверяли, конечно, но она все равно брала и заносила хлеб в соседний дом детям. Их было семеро — мал мала меньше, а родители погибли в начале войны.

Однажды Параскеву с мешком задержали, сложили в ее мешок и хлеб, отобранный у других. Долго не отпускали, а к ночи выпустили, и Параскева поспешила, расстроенная, к  Афанасию  Андреевичу. А он сказал: «Мешок под стол, самовар — на стол, будем чай пить», — и старался увести Параскеву от мрачных мыслей.

На другой день все обошлось, словно ничего и не было. Справедливость творил старец своими молитвами к Богу.

«Я разгрузился, но вы не бойтесь…»

Во время бомбежки большая бомба пробила крышу, пол и упала в угол подвальчика. А в противоположном углу сидели три монашенки, схоронившиеся от бомбежки. Они сидели, смотрели на эту бомбу и от страха боялись даже пошевелиться. И вдруг вспомнили слова  Афанасия  Андреевича: «Я разгрузился, но вы не бойтесь…» Ободрились они и, вышедши из подвала, вызвали солдат обезвредить «гостью».

Домика больше нет

У одной женщины заболела младшая дочь Нина.  Афанасий  Андреевич говорил:

— Мама, Нине домик строится…

Женщина поняла сразу, что это за домик — место на том свете.

— Мама, вот уже стены построены, теперь надо крышу…

Мать сама молилась, просила  Афанасия  Андреевича о помощи. Спустя какое-то время вдруг  Афанасий  Андреевич сказал радостно:

— Мама, а домика больше нет. Нина выздоровела.

Выбросил

Одна женщина долгое время ходила согнувшись: болела спина. Врачи находили радикулит. Она попросила  Афанасия  Андреевича: «Помогите». Он принял устойчивое положение, словно уперся ногами в землю, и с силой стал как бы вытягивать тугую резину из спины, и женщина чувствовала, что это «нечто» поддается, вынимается. Вытянув, размахнулся и бросил о землю. Это «что-то» шлепнулось звучно. Больше спина не болела никогда, и ходить женщина стала прямо, обыкновенно.

Голова не болит

Одна женщина рассказывала, что мучилась страшными головными болями. И попросила  Афанасия  Андреевича полечить ее. Он налил стакан водки и заставил выпить, а она никогда не пила, да и врачи запрещали даже вина немного. Но послушалась старца, выпила и уснула. Проснулась, а голова совсем не болит и больше никогда не болела. Пути Господни неисповедимы.  Афанасий  Андреевич разговаривал с Богом, и Господь открывал ему свои тайны.

Картофель будет крупный

Засадила семья Пуховых картофель. Начал картофель всходить. Уже порядочные определились всходы, как пошел крупный град и побил все. Вышла Параскева на крыльцо, горюет, глядя на побитые растения, и видит:  Афанасий  Андреевич возится, присев у края грядок на корточки. До ее слуха долетели его слова: «Картошка не обильна, но крупная».

Осенью собрали урожай. Картошечка была крупная, соседи удивлялись, не верили, говорили, что Пуховы пересевали огород, но оттого и горевала хозяйка, что пересевать было нечем.

Подравняла пирог

У  Афанасия  Андреевича были именины, и в семье Пуховых решили отметить это торжество. Параскева, хозяйка многочисленного семейства, испекла пирог во весь противень и отправилась к сестрам Полине, Фри-не, Анне. С ними был  Афанасий  Андреевич. А Верочка осталась дома. Долго не было гостей, или Верочке так показалось, только ей очень захотелось попробовать пирожка. Она решила «подравнять» его, отрезала сбоку узкую полоску и ест. А в это время Параскева у сестер вспомнила про пирог и стала торопить именинника и гостей, а  Афанасий  Андреевич говорит: «Пирог Верочка уже доедает». Когда приехали и об этом сказали при Вере, она покраснела, ей стало стыдно. Она думала, что никто и не заметит, а оказывается,  Афанасий  Андреевич знал об этом и тогда, когда она ела, и когда отрезала, и когда надумала это сделать.

Два бычка и мешочек с мукой

Рассказ Веры

Моим дочкам не благословлял  Афанасий  Андреевич] выходить замуж: «Нет судьбы». Первой вышла замуж старшая. Когда была беременна, поехала к  Афанасию  Андреевичу. Он подал ей картиночку, а на ней изображены два бычка. И говорит: «Скоро родятся». Родились два мальчика. В другой раз положил ей на голову мешочек с мукой, посадил близко к огню и произнес: «Мука, мука». Ну и была ей мука от свекрови! Три года мучилась.

Как дети взрослеют

У Пуховых большая семья. Было время зимнего поста. Маленький Миша взял коньки и тайком хотел прошмыгнуть в дверь на улицу. Параскева схватила его и хотела удержать, а  Афанасий  Андреевич остановил ее и сказал, что дети взрослеют в упражнениях и играх. И отпустил обрадованного мальчонку на каток.

Кто польет грядки

Стояли жаркие дни, и сестры Полина, Фрина и Анна, беспокоясь об огороде, решили не идти ко всенощной, а полить грядки. Тут появился  Афанасий  Андреевич и заставил их идти в храм. «Отец небесный польет», — сказал он. Только они вышли из дома, и полпути не прошли, как всыпал хороший дождичек.

«Отец небесный лучше нас знает наши нужды и польет лучше нас», — говорили потом сестры, наставляя молодых в вере.

Три свечных огарка

Тамаре Сергеевне Багровой подал как-то  Афанасий  Андреевич три свечных огарка — один меньше другого. Значение их стало понятно позднее. Был у Тамары жених. Началась война, и его срочно забрали на фронт. Больше она его не видела.

Позже, работая на видном месте и ведя строгий образ жизни, привлекла Тамара к себе внимание одного пожилого сослуживца. После его первого визита к ней она получила известие, что с ним приключился инфаркт. Он остался жив, но ухаживания на этом закончились.

Третий мужчина предлагал ей свое сердце, но, увы, тоже больное, и она отказалась. Вот и три огарка.

«Я ошибся»

Однажды  Афанасий  Андреевич велел Параскеве и двум ее подругам лечь на лавки и накрыл их газетами, как саваном. Потом подошел к Параскеве и говорит: «Я ошибся». Взял ее за руку, снял саван-газету и поднял на ноги. Не могли они понять, к чему это. Жизнь показала: те подруги умерли. Параскева слегла, и думали, что смерть ее пришла, но она неожиданно поправилась и продолжала работать в храме — прибирала, пекла просфоры.

Номер дома

Одна женщина мечтала построить себе небольшой домишко. Накопила денег и спрашивает  Афанасия  Андреевича, строить ей дом или подождать: время-то тяжелое, послевоенное. А он ей говорит: «Номер твоего дома…» — и назвал число больше тысячи. Она ушла обрадованная, что мечта ее сбудется, делилась со знакомыми своей радостью. Но вскоре умерла, и в морге номер ее тела был такой, какой назвал  Афанасий  Андреевич.

«До конца сгорит»

Рассказ Ирины М.

В день св. вмч. Димитрия Солунского 8 ноября 1942 г. я пошла в Афанасьевскую церковь помолиться за брата Димитрия. Он был эвакуирован с театром из Орла сначала в Магнитогорск, потом в Златоуст. Мы о нем ничего не знали, потому что были здесь, в оккупации. Вот стою я на солее слева от алтаря, за иконами.

Вдруг от двери прямо ко мне —  Афанасий  Андреевич, подает мне горящий огарок свечи и говорит: «Мама, пойте «Отче наш», до конца сгорит, до конца сгорит…» Между прочим, мне давно хотелось подойти к старцу, но я стеснялась докучать ему и знала, что он избегает людей.

Я взяла огарок свечи, приклеила на ноготь большого пальца левой руки, и как раз, когда пели «Отче наш» и я пела, свеча догорела.

Я пришла домой, рассказала маме, но мы не поняли, к чему он это сказал мне. И только 19 августа 1943 г. стало ясно, к чему. После освобождения Орла получили мы с фронта письмо от зятя. Он писал обо всех родных — кто где. А про Митю написал, что 14 ноября 1942 г. после тяжелой болезни Митя умер. Вот и «до конца сгорел».

«Сельский парень»

Рассказ Ирины М.

В феврале 1944 г. познакомилась я с парнем из летной части, очень красивые у него были глаза и зубы. Он украинец был, воспитанный, вежливый, а вместо «хватит» говорил «фатит». Мне это не нравилось, хотя я и не показывала виду, думала, что он, наверное, деревенский. В марте его часть ушла из города. Мы переписывались, а мама боялась, что он приедет и увезет меня. Потом ему написали, что я вышла замуж, хотя это была неправда. Он стал писать реже, но написал, что приедет в Орел после демобилизации. Отец сердился: в качестве кого он приедет, что люди скажут? Я написала парню, что, мол, гостиница в Орле есть, приезжай. И все. Больше писем от него не было. Встречает меня как-то  Афанасий  Андреевич и говорит, хотя я к нему не обращалась: «Глаза, зубы, зубы, глаза, сено, солома, сельский парень, все учим, учим, алгебра, геометрия, все учим, учим, сельский парень…» У нас тогда жила схимонахиня Антония, и она сказала, что эти слова  Афанасия  Андреевича относятся к моему знакомому. Но мы с мамой не все поняли.

Через тридцать лет мы встретились с Васей. И что ж — он закончил институт, работал на заводе, учился в аспирантуре, защитил кандидатскую диссертацию, потом докторскую, стал генеральным директором большого объединения. Вот и «алгебра, геометрия, учим, учим, сельский парень…»

Это значит, что я им пренебрегла как деревенским, а он стал большим ученым человеком.

«Не позволю»

Когда о. Иоанн Квятович служил в Иоанно-Крестительском храме, один священник стал его притеснять и обижать. Это заметила одна женщина из церковного Совета, и после очередной нападки на о. Иоанна она пошла к Марии Николаевне и излила ей свое сострадание о. Иоанну. Вдруг из смежной комнаты вышел  Афанасий  Андреевич и строго сказал: «Кто разрешил обижать детей? Не позволю!»

Вскоре этого священника выгнали и даже, говорят, была о нем статья в газете. А о. Иоанн и по сей день служит — кроток, добр и справедлив. Все это видят.

Обличенный взяточник

Рассказ Параскевы и Веры Пуховых

Был в Орле председатель горисполкома N. Привели к нему  Афанасия  Андреевича как чудо какое, так как слава о юродивом провидце дошла и до этого «высокого начальства». Прежде чем отослать старца подальше от народа, N. пожелал самолично увидеть его.

N. был взяточник и гордец. Так он проявил себя и перед святым человеком, с высокомерием пытая то про одно, то про другое. Наконец, хлопнув себя по карману, спросил, что там. А там лежали деньги — взятка от предшествующего посетителя, рублей триста.  Афанасий  Андреевич точно сказал: «Взятка триста рублей, а дома большое горе тебя ждет».

А дома у N. в это время повесился его семнадцатилетний единственный сын.

Порченый

После смерти  Афанасия  Андреевича люди, у которых он жил, хранили и хранят вещи старца. Однажды к Марии Николаевне пришли отец и сын. Она дала сыну надеть шерстяные носочки  Афанасия  Андреевича. Вдруг лицо парня перекосилось, и он залаял как собака, к великому изумлению отца. Мария Николаевна объяснила, что сын — порченый, больной, и виновники его болезни в нем проявляют недовольство и корчатся от святыни  Афанасия  Андреевича.

«Государству помогать надо»

Как-то, провожая гостей,  Афанасий  Андреевич на перроне вокзала в ожидании поезда сказал диакону Андрею, показывая на лотерейные билеты в газетном киоске: «Купите». Диакон Андрей загорелся радостью и, купив билет, спрашивает: «Выиграет?» «Нет, — отвечает  Афанасий  Андреевич, — государству помогать надо».

«Будет лучше детям»

К одной женщине сватался мужчина, имеющий троих детей, и очень просил стать его женой. Она обратилась за советом к  Афанасию  Андреевичу, и он дал ей положительный ответ. После того, как женщина ушла, ему был задан вопрос: «Что, этой женщине будет лучше в замужестве?»

— Нет, — ответил он, — будет лучше детям.

Помощь на экзамене

На 2-й Курской улице прямо напротив винзавода стоит симпатичный дом с садом, огородом. В нем жили сестры Полина и Фрина (старые девы) и Анна, у которой была дочка Танечка. Училась она с большими трудностями, а экзаменов боялась пуще всего. В то время жил у них  Афанасий  Андреевич. И приступила девочка Танечка к чудному старцу с великой просьбой помочь ей в государственном деле: сдать экзамен по литературе.

— Как тебя зовут? — спросил  Афанасий  Андреевич.

— Таня.

— Ну, открывай книгу на такой-то странице.

Открыла: образ Татьяны из «Евгения Онегина». Как могла, вызубрила эту тему, а на экзамене ей это и попалось.

«Славная девчушка»

Мать моя часто ругала меня в детстве, и я думала, что я хуже всех. Однажды, когда мы жили у тети Таси, я сидела в маленькой комнате и рисовала акварелью маленькие натюрморты. Была тишина. Я смотрела на свои работы, и они мне нравились. На душе стало весело. Я посмотрелась в зеркальце на столе, подперла кулачком щеку и впервые осмелилась сделать совсем другое заключение о себе: стараюсь быть послушной, иногда хожу в храм молиться, пишу акварели, лицом не хуже других детей. Славная девчушка. Вот к какому о себе заключению я пришла.

Через некоторое время мои родственники были у  Афанасия  Андреевича и по ходу разговора спрашивали обо мне. А он облокотился на стол, подпер щеку кулаком и, как бы глядясь в зеркало, при всех сказал: «Славная девчушка».

Крещение

Однажды пришлось Марии Николаевне припоздниться у знакомых. Вдруг  Афанасий  Андреевич резко встал и говорит:

— Пора. Опаздывать нельзя.

Мария Николаевна тоже поднялась.  Афанасий  Андреевич жестом дал удовлетворительный ответ на ее желание сопровождать его. Они ушли. На улице было темно и пустынно. Люди сидели по домам. В темноте подошли они к одному дому. Дверь оказалась не запертой. Они вошли. В доме женщина рожала, а муж, видно, побежал искать врача. В этом доме знали  Афанасия  Андреевича; он начал давать Марии Николаевне распоряжения греть воду и принимать младенца. Новорожденный был настолько слаб, что прожил всего несколько минут. Этих минут оказалось достаточно, чтобы дать ему имя и крестить.  Афанасий  Андреевич покропил младенца крещенской водой и осенил крестным знамением: «Крещается во имя Отца и Сына и Святаго Духа». Младенец умер.  Афанасий  Андреевич произнес облегченно с хорошей, радостной улыбкой: «Полетел…», провожая глазами одному ему видимое отшествие духа младенца. Тут вернулся муж с врачом. Люди верующие, они поняли правильно и с благодарностью, что присутствие  Афанасия  Андреевича и Марии Николаевны не было случайностью.

 

МАТЕРИАЛЫ К ЖИЗНЕОПИСАНИЮ

БЛАЖЕННОГО  АФАНАСИЯ  АНДРЕЕВИЧА  САЙКО 

При подготовке настоящего биографического очерка были использованы воспоминания М. Н. Кирилловой, И. К. Сидоренко-вой, других знавших старца людей, а также архивные материалы. Авторы выражают благодарность начальнику ОРАФ УФСК по Орловской области С.А.Гавриловскому, историку А. И. Пере-лыгину, главному врачу Орловской областной психиатрической больницы Н. В. Путилину за оказанную помощь.

В архивах Орловского управления Федеральной службы контрразведки и в архивах Орловской психиатрической больницы недавно были разысканы уникальные документы, позволяющие хотя бы частично восстановить внешнюю канву жизни блаженного старца.

Блаженный  Афанасий  Андреевич  Сайко  родился в январе 1887 года в селе Даничево Межиричской волости Ровенского уезда Волынской губернии. В архивном деле, хранящемся в Управлении Федеральной службы контрразведки по Орловской области, имеется собственноручная подпись под протоколом « Афанасий  Андреевич  Сайко , крестьянин Волынской губернии».

Семья была многодетной: у  Афанасия  было два брата, умерших в младенческом возрасте, и пять сестер. Об их дальнейшей жизни мы знаем очень мало. Елена, впоследствии постригшаяся в монашество, была на год старше  Афанасия , остальные четыре сестры – моложе его. Звали их Мария, Ольга, Наталья и Анна. По-видимому, они всю жизнь занимались крестьянским трудом, оставшись в родных местах. Об их родителях сведения также весьма отрывочные. Уже в конце 40-х годов в беседе с врачами Орловской психиатрической больницы  Афанасий  Андреевич рассказывал, что в отроческом возрасте остался без материнского внимания. После ее смерти в 1899 году детей воспитывал отец, отставной военный, работавший управляющим имением. Смерть его была трагической: перейдя в последние годы жизни на службу старшим вахмистром, Андрей  Сайко  в 1914 году был убит разбойниками.

Люди, знавшие А. А.  Сайко  уже в пятидесятые годы, отмечали, что, вспоминая детство, он рассказывал о своем воспитании в поселении кантонистов на территории Львовской области.

Юный  Афанасий  получил хорошее по тем временам образование. Он окончил школу солдатских детей Уланского Его Императорского Величества полка в Варшаве, а также Варшавскую консерваторию. На всех знавших его А. А.  Сайко  производил впечатление весьма образованного и культурного человека, был очень музыкален, хорошо пел и играл на скрипке.

После завершения обучения А. А.  Сайко  становится ратником ополчения. О том, что  Афанасий  Андреевич был пехотинцем, записано в медицинской карте. Лечащий врач В. С. Юзвик вспоминала рассказ юродивого о том, что он служил в каком-то полку, что во время войны полк разбили, а ему чудом удалось остаться в живых. По всей видимости, это была русско-японская война 1905 г. С 1910 по 1912 гг. он служил стражником при канцелярии исправника в Луцком уездном управлении, с 1913 по 1915г. — писцом в Прилуках. В 1916 г. выполнял машинописные работы у нотариуса в Сумах, а затем до Февральской революции 1917 г. работал нотариальным клерком в Ровно.

Болезни, постигшие блаженного, когда ему было девятнадцать лет, еще более усилили его смирение и благочестие. Людская несправедливость и беззаконие не давали покоя А. А.  Сайко .

Первая мировая война и Февральская революция изменили жизнь  Афанасия  Андреевича. Он возвращается на Волынь, где живут его сестры, и на год остается в своем родном селе Даничеве, в колонии «Коловерть-3». Помогая в хозяйстве одной из своих сестер, он взвалил на себя самую тяжелую, самую неблагодарную работу. Затем еще год трудился в двух других селах.

И вновь крутой перелом. В 1919г. на тридцать третьем году жизни А. А.  Сайко  попадает в заключение. Сейчас трудно сказать, что послужило поводом для этого — злобный донос или просто нужна была дармовая рабочая сила. С детства приученный к нелегкому крестьянскому труду,  Афанасий  Андреевич без ропота несет свой крест.

Затем А. А.  Сайко  этапом переводят в Орловский концлагерь принудительных работ № 1, где он пробыл до зимы 1920-1921 гг. В Орле  Афанасий  Андреевич  и принял на себя тяжелый подвиг юродства. Он жил на колокольне Богоявленского храма, вел себя как помешанный, ходил босиком. Вскоре священник Введенского женского монастыря о. Всеволод Ковригин узнает о нем, через своего келейника брата Иоанна подыскивает одинокую верующую женщину Марфу и благословляет ее приютить у себя блаженного.

К этому времени все более нетерпимым становится отношение официальных властей к Православной Церкви. Усиливаются гонения, оскверняются православные святыни. В соответствии с распоряжением наркома юстиции Д. И. Курского полным ходом идет так называемая ликвидация мощей. При изъятии церковных ценностей в соответствии с Декретом ВЦИК от 26 февраля 1922 г. в Орле происходит массовое ограбление храмов и осквернение святынь. Разворачиваются репрессии против духовенства. Так, губернским ревтрибуналом в июне 1922 года епископ Серафим был осужден на 7 лет, а епископ Николай — на 3 года. В Православной Церкви для подрыва ее изнутри насаждается обновленчество. Орловскую епархию лихорадит, меняются епископы. Одним из тех, кто поднял голос против ереси «живоцерковников», был о. Всеволод Ковригин, пользовавшийся огромным авторитетом среди верующих. В 1923 году возмущение клириков и мирян подавляется силой. Епископа Волховского Даниила высылают в г. Хиву, а епископ Николай оказывается под следствием. Начинается сплошное закрытие храмов и монастырей. К 1924 году только в Орле было закрыто 17 церквей, т. е. более половины имевшихся в городе.

Сердце православного христианина отзывалось болью на эти события.  Афанасий  Андреевич тяжело заболел. Исцелившись, он по наставлению иерея Всеволода, по-видимому, в 1924 году, постригается в монахи, продолжая жить в миру и исполнять подвиг юродства.

А гонения против Церкви усиливались… За активное противодействие беззаконию властей епископ Даниил в 1927г. был выслан из Орловской губернии. Вал репрессий подмял под себя и рядовых священнослужителей. Так, например, в 1929 году протоиерей в с. Лушино Орловского района Центральной черноземной области А. Оболенский был арестован и затем выслан в северный край за попытку противодействия Металлоторгу при обмере колокольни для снятия колокола.

В том же году ВЦИК и СНК принимают постановление «О религиозных объединениях», серьезно ущемлявшее права верующих. На эти притеснения православные ответили усилением молитвенного подвига. В 1930 г. после возвращения епископа Даниила из ссылки по его благословению четыре находившихся в Орле монаха создают небольшой монастырь при Успенской Ново-Благословенной церкви. На службы сюда стали собираться и оставшиеся еще монахини Орловского Введенского и Волховского Всехсвятского монастырей.

 Афанасий  Андреевич живет в это время в Орле по адресу: Ахтырский переулок, 33 (в документах он также именуется Ахтырской улицей, с 1929 года — Рабочим поселком, с 1985 года — улицей 5-го Августа). Хозяин дома Н. В. Прозоркевич, с семьей которого подвижник познакомился вскоре после своего появления в Орле, как истинный христианин приютил в эту эпоху гонений многих служителей Церкви Христовой. У него живет епископ Назарий, монахини, изгнанные из своих обителей. Их частыми гостями были клирики и миряне Орла.

 Афанасий  Андреевич  Сайко , как смиренный послушник, помогал Прозоркевичу по хозяйству: носил воду, колол дрова, исполнял самую тяжелую работу по дому.

Вблизи возвышались стены оскверненной и разграбленной Введенской обители, а на окрестных улицах тоже жили монахини. Воскресенская церковь, расположенная на Афанасьевском кладбище бывшего женского монастыря, была единственным храмом города, действующим вплоть до начала Великой Отечественной войны. Здесь блаженный  Афанасий  служил певчим. Он постоянно общается с прихожанами, многим говорит о том, что именно Афанасьевское кладбище хотел бы иметь последним своим пристанищем.

Верующие привечали  Афанасия  Андреевича, принимали в своих домах, кормили. Иногда А.А. Сайко  останавливался в доме жившего неподалеку на Ахтырской улице И. М. Лубо. Поскольку  Афанасий  Андреевич стал широко известен своей аскетической и боголюби-вой жизнью, а также прозорливостью, орловцы шли к нему со своими болями и надеждами, желая получить мудрый совет. Он учил их смирению и стойкости.

Страдавшие от преследований монахини сокрушенно рассказывали  Афанасию  Андреевичу о своих мытарствах, жаловались, что при советской власти православным христианам жить стало плохо. Они спрашивали у него, когда это прекратится. «Молитесь и вам дастся», — отвечал блаженный.

На 1-й Курской улице неподалеку от Афанасьевского кладбища жили монахини бывшего Введенского женского монастыря Евфалия (Шалимова Марфа Егоровна) и Павла, а с ними две послушницы, Дарья и Акулина. Весной 1931 г. матушки Евфалия и Павла попросили  Афанасия  Андреевича навестить и поздравить с праздником Святой Пасхи свою давнюю знакомую крестьянку Веру Андреевну Кирьянову из деревни Лукьяновка Урицкого района.

— Там, в Лукьяновке, тебе будет хорошо. Там и книг священных почитаешь, — напутствовала его Евфалия, сама выросшая в расположенной неподалеку деревне Озеровой.

На третий день праздника, 19 апреля, А.А. Сайко  от- I правляется в деревню, находившуюся в 30 километрах от Орла. Там он два дня приводил в порядок библиотеку священных книг, читал Псалтирь и Евангелие, пел в храме; побывал в гостях у беднячки Дарьи Голушкиной. Каждый вечер в хату Веры Кирьяновой приходили люди. Блаженный читал им акафисты, различные духовные книги, отвечал на вопросы, давал советы, и одним из наиболее часто звучавших был вопрос: «Можно ли идти в колхоз?»  Афанасий  Андреевич отвечал отрицательно. «Колхоз — это не свое хозяйство, а общее, — говорил он людям. — Пойдешь в колхоз — свое хозяйство пропадет, держитесь своего хозяйства».

Слова праведника народная молва разносила по округе. Не могли они миновать и ушей уполномоченного ОГПУ по Урицкому району. 21 апреля он лично едет в Лукьяновку для ареста правдолюбца. По поручению райуполномоченного его помощник наспех, допустив ряд неточностей, составляет протокол допроса. И спустя еще несколько дней уполномоченный направляет в Орловский оперсектор ОГПУ «переписку вместе с личностью задержанного…  Сайко  Афанасия  Андреевича  (монах), который… расхаживая по деревне, в беседах с крестьянами говорил по вопросу о строительстве колхозов и т.д., доказывая ненужность организации последних».

В Орловском ОГПУ очень обрадовались поимке «агитатора». Ведь уже не первый месяц следователи безуспешно пытались сфабриковать рассыпающееся на глазах дело «церковно-монархической контрреволюционной группировки». Обвиняемые отказывались от данных ими под нажимом показаний, протоколы противоречили друг другу, срывались очные ставки. И «дело  Сайко «, по мнению орловских чекистов, могло бы стать лишним камешком в шатком фундаменте обвинения. Урицкому райуполномоченному дают поручение допросить В. А. Кирьянову. В это же время в Орле начальник СПО ОГПУ лично допрашивает  Афанасия  Андреевича. 5 мая 1931 года подписывается постановление о содержании А.А. Сайко  под стражей в Орловском домзаке вплоть до окончания дела, «принимая во внимание совершенное им тяжелое преступление и то, что он может скрыться от суда и следствия».

29 мая уполномоченный оперсектора полномочного представительства ОГПУ по Центральной черноземной области от руки вписывает фамилию  Афанасия  Андреевича в уже подготовленный на пишущей машинке бланк постановления о привлечении в качестве обвиняемого. Чекист обвиняет подследственного в том, что тот «вел среди верующей массы агитацию против мероприятий сов. власти и партии на селе, находясь в связи с другим реакционно настроенным духовенством, в частности с епископом Даниилом, группировал вокруг церкви отдельных лиц, антисов. настроенных».

Многие месяцы провел  Афанасий  Андреевич в узилище. Его не вызывали на допросы, даже другим обвиняемым клирикам и мирянам (а их было привлечено только по этому делу четырнадцать человек) не было задано ни одного вопроса о  Сайко .

И вот 15 сентября 1931 года Орловским оперсектором ОГПУ в Воронеж в «тройку» ПП ОГПУ по ЦЧО направляется обвинительное заключение по сфабрикованному делу «группировки церковников», которая якобы вела под руководством Орловского епископа Даниила (Троицкого) «антиколхозную и антисоветскую агитацию». В обвинительном заключении, в частности, говорится, что « Сайко  около двух лет под видом старца живя в Орле, ходил по церквам и прислуживал там, имея большие знакомства как с церковниками, так и с монашествующим элементом, и паломничал по деревням. Впоследствии он был послан в Урицкий район для антисоветской агитации в деревне».

И еще один документ появляется в эти дни. В справке Орловского оперсектора после краткого пересказа обвинений дается такая характеристика блаженному: «По мнению оперсектора ОГПУ,  Сайко  А. А. вербовать нецелесообразно, дальнейшая проработка не требуется. В концлагере содержать на общих основаниях».

Мало кому из попавших в застенки ОГПУ удавалось выйти на свободу. Но Господь не оставил свое возлюбленное чадо в беде. 28 октября 1931 года уполномоченный Воронежского СПО ПП ОГПУ, рассмотрев следственное дело, принимает редкое в практике тех лет решение: в связи с тем, что в нем «отсутствуют необходимые данные для придания суду привлеченных лиц… дело… производством прекратить и обвиняемых, содержащихся в Орловском домзаке, из-под стражи освободить». Но только 27 сентября 1993 года областной прокуратурой по ходатайству Орловской комиссии по восстановлению прав жертв политических репрессий было принято решение о реабилитации А. А.  Сайко .

На свободе  Афанасий  Андреевич пробыл недолго. Как свидетельствуют документы, спустя несколько месяцев, в 1932 году, вероятно, не без помощи НКВД, его забирают в Орловскую психиатрическую больницу, расположенную в 7 километрах от города в деревне Кишкинка. Само это событие, как пишет М. Н. Кириллова, было предсказано юродивым. Без сомнения, Господь спас блаженного от еще более тяжелой участи. Ведь практически все священнослужители, монашествующие и многие миряне были замучены в 30-е годы. В больнице же смиренного и доброго старца любил и жалел медперсонал, не забывали о нем и орловцы. Л. Д. Мельникова рассказывала, что до войны, когда ей было 10 лет, они с матерью, санитаркой психиатрической лечебницы, жили на территории Кишкинки. Любовь Даниловна помнит, что к провидцу было настоящее паломничество: кто шел за советом и помощью, кто — просто проведать святого старца. Принесенных этими людьми гостинцев хватало почти на всех больных.

К сожалению, довоенный архив психиатрической больницы не сохранился и мы не имеем подробных сведений о подвижнической жизни блаженного на протяжении этих лет.

Когда началась Великая Отечественная война и немецкая авиация стала бомбить Орел, многие женщины, почитавшие старца, спрашивали, разбомбят ли больницу.  Афанасий  Андреевич отвечал, что «ее охраняет двенадцатиголовый змей, и ни одна бомба не упадет». Действительно, несмотря на страшные налеты немецкой авиации на город, больница не пострадала.

В конце 1941 или в начале 1942 года, во время немецкой оккупации Орла,  Афанасий  Андреевич наконец выходит на свободу. Пробыв в психиатрической больнице почти десять лет и испытав на себе все тяготы принудительного «лечения», юродивый сильно постарел, волосы его стали совершенно седыми. Он снова поселяется по своему старому адресу, где живет в это время дочь Н. В. Прозоркевича Ольга Николаевна. Она была одиноким человеком и делила кров с семьей своей сестры Натальи Николаевны Земской.

И вновь пошли к  Афанасию  Андреевичу люди за советом и помощью. Одной из его духовных почитательниц стала Мария Николаевна Кириллова. Эта благочестивая женщина познакомилась с юродивым еще в начале 20-х годов, вскоре после его появления в Орле. Но тогда ей было всего пятнадцать лет. Отец Марии Николаевны — немец, лютеранин, принявший православие, а ее муж Андрей Матвеевич впоследствии стал диаконом в Ахтырской церкви. Они скромно жили в половине дома № 13 по Медведевскому переулку. Многие иконы, висевшие на стенах, и книги из духовной библиотеки этой семьи были спасены из пожарищ и руин уничтоженных храмов. В гостеприимном и боголюбивом доме Кирилловых, сам воздух которого был напитан запахом ладана, бывал юродивый  Афанасий  Андреевич  Сайко . Мария Николаевна впоследствии взяла на себя нелегкий труд записать многие поучительные рассказы о жизни блаженного.

В середине 40-х годов с юродивым познакомилась Ангелина Васильевна Дмитриевская. По образованию археолог, до войны она работала научным сотрудником Государственного Эрмитажа в Ленинграде. Пережив все тяготы и ужасы блокады, эта мужественная женщина в 1943 году была вывезена из осажденного города. Ей было тогда около сорока лет. Вскоре она попадает в Орел и работает в музее И. С. Тургенева, только что возвращенном из эвакуации. Встреча со святым старцем глубоко потрясла Дмитриевскую, и она решила как-то облегчить его жизнь. Когда ее семья возвратилась на родину в Ленинград, Ангелина Дмитриевская не смогла покинуть святого человека. В послевоенные годы Ангелина Васильевна становится одним из самых близких к подвижнику людей. Она даже оставляет работу, живет случайным заработком и на средства родственников для того лишь, чтобы быть рядом с юродивым.

Все больше народа шло к блаженному. Это начало всерьез беспокоить власти и органы безопасности. 14 апреля 1948 года работники Орловского управления МГБ забирают  Афанасия  Андреевича и доставляют его в Орловский психоприемник. 22 апреля А. А.  Сайко  переводят в 3-е мужское отделение Орловской областной психиатрической больницы.

Из истории болезни явствует, что  Афанасий  Андреевич во время своего пребывания в лечебнице «спокоен, словоохотлив, приветлив», «добродушен», «доброжелателен к людям». Он охотно ходит на общие работы, помогает персоналу, в концертах художественной самодеятельности больных играет на скрипке и гитаре. Ни в одной записи не говорится о социально опасном поведении, требовавшем изоляции. Однако врачи материалисты, отмечавшие, что блаженный символически толкует явления природы и быта, видели в этом лишь признаки душевной болезни и не понимали глубинной мудрости высказываний старца.

Не забывали своего подопечного и органы безопасности. Лечащий врач Юзвик В. С., работавшая тогда в клинике, вспоминала, что медиков «замучили звонками», со стороны органов велся постоянный контроль. «Время было такое, мы все боялись», — говорила доктор. Несмотря на то, что по настоянию органов МГБ свидания с юродивым были строго запрещены, посетители прорывались сквозь кордоны и запреты.

Лишь в начале 1950 года после многочисленных обращений в различные инстанции А. В. Дмитриевской удалось получить официальное разрешение облздравотдела на редкие свидания «в отдельном помещении (вне отделения), на короткое время и в присутствии медперсонала».

Постепенно стало возможным чаще навещать блаженного. Ангелина Васильевна иногда приходила вместе с другими женщинами. Им удавалось общаться со старцем во время прогулок на территории больницы. Возрастал и поток писем, записок, адресованных  Афанасию  Андреевичу. И вместе с тем росло раздражение чиновников. Руководство больницы начинает перехватывать бесхитростные послания. В истории болезни оказалось подшито несколько таких листков. С чем же обращались простые люди к своему духовному наставнику?

«Здравствуйте,  Афанасий  Андреевич!!… Отправляю Вам гостинец за свое здоровье, хотя Вас не знаю, но со слов людей питаю к Вам уважение. Второй раз ложусь на операцию и мне очень тяжело на душе, имея трех детишек и отца с матерью — престарелых. С приветом к Вам — Леля».

«Здравствуйте,  Афанасий  Андреевич!  Афанасий  Андреевич, прошу Вашего совета ново брать взастройщики наусадъбу? Степанида — Настя — Иван — Димитрий — из этих четырех, напишите на обороте, прошу пожалуйста. Любящая Вас Лермонтова».

«Низкий поклон Рабу Божию  Афанасию  Андреевичу раб Божий хочу знать о вашем здоровьи я вам послала два письма но вы мне не ответили  Афанасий  Андреевич прошу по советуйте мне как жить Что мне жить в этой квартире или переменить другую прошу вашего совета. Раба Божия Лидия».

В начале сентября 1950 года в Министерство здравоохранения РСФСР из больницы направляется просьба разрешить перевод  Афанасия  Андреевича «в психиатрическую больницу или колонию, удаленную от Орла». Мотивировалось это тем, «что среди местного населения  Сайко  считают прорицателем, что вызывает приход большого количества посетителей на территорию больницы, способствует распространению нездоровых слухов и религиозных предрассудков среди населения».

Урон, который нанес  Афанасий  Андреевич атеистической пропаганде в Орловской области, встревожил Министерство здравоохранения, и вскоре разрешение на перевод было получено. 30 сентября главный врач Орловской областной психиатрической больницы делает в истории болезни А. А.  Сайко  запись:

«В связи с тем, что к больному едет много посетителей, считая его прорицателем, распространяют слухи среди населения г. Орла и р-на. При запрещении свидания, в ночное время ночуют на территории б-цы, заглядывают в окна отд. Б-цей получено разрешение из Министерства здравоохр. отд. психоневр. на перевод б-го в отдал, псих, б-цу г. Воронеж «Орловку». 30.1Х больной отправлен с выпиской из истории болезни в сопровождении санит. эвакуатора».

Более суток медленными тряскими поездами везли  Афанасия  Андреевича. Лишь 2 октября прибывает он в «Орловку». А следом за блаженным в Воронеж едет А. В. Дмитриевская. Прекрасно понимая истинные причины перевода старца за пределы области, она прикладывает огромные усилия для его вызволения из Воронежской больницы. Ангелина Васильевна уверена в успехе, в том, что Бог на ее стороне.

Веря в святость  Афанасия  Андреевича, она не может допустить, чтобы над духовными книгами, к которым прикасалась рука блаженного, глумились атеисты. Сохранилась открытка, направленная ею из Воронежа главврачу Орловской больницы, с просьбой переслать ей изъятый у А. А.  Сайко  молитвенник.

Ангелина Васильевна обращается к воронежским врачам с одной лишь мольбой: поступить по совести. И тут выясняется, что при переводе орловские психиатры допустили большую «ошибку»: они не предупредили своих воронежских коллег о том, что старец опасен лишь для власть предержащих. После полуторамесячного наблюдения воронежские психиатры принимают решение о нецелесообразности содержания  Афанасия  Андреевича в больнице. А. В. Дмитриевская называет себя духовной дочерью А. А.  Сайко , а не очень разбирающиеся в таких нюансах медики 18 ноября 1950 г. выписывают своего пациента «на попечение дочери».

Возвращение  Афанасия  Андреевича в Орел вызвало настоящий шок у тех, кто прикладывал силы для изоляции провидца от орловчан. Главный врач психбольницы составляет документ настолько примечательный, что мы приводим его целиком:

«№1983

1.ХII

УМГБ Орловской области Майору Лапшину

Орловская областная психоневрологическая больница сообщает, что больной  Сайко  Афанасий  Андреевич , 1887 г. р., 30 сентября с/г был переведен в воронежскую психиатрическую больницу «Орловка». Однако по имеющимся у нас сведениям он сейчас проживает в г. Орле ул. Пересыханка 19 у г-ки Дмитриевской.

 Сайко  как душевно больной представляет собой опасность в том отношении, что его принимают за «прорицателя».

Главврач (подпись)

Реакция на донос была незамедлительной. Спустя неделю, 7 декабря 1950 г., работники МВД доставляют блаженного в Орловский психоприемник. После разъяснения «коллег-психиатров» из МГБ о необходимости «лечения» страдальца, дежурный врач приемника дописывает на полях истории болезни заключение: «Наблюдение. Свидания запретить. Немедленно перевести в психбольницу». Из облздравотдела в больницу поступает строгий приказ: «Больного изолируйте и запретите к нему доступ посетителей».

В тот же день в Воронеж идет сердитый запрос главврача Орловской психиатрической больницы: «Прошу Вас срочно сообщить причину выписки  Сайко  А. А., т. к. в связи с социальной опасностью он выписке не подлежал, а должен быть изолирован в психбольнице…»

«В Вашей выписке из истории болезни нет отметки о том, что  Сайко  социально опасен для окружающих, наоборот, указано, что он добродушен, — недоумевающе пишет в ответном письме заместитель главного врача Воронежской психиатрической больницы. — Больной за все время своего пребывания в б-це был спокоен, и его поведение было такое же, как было описано в Вашей выписке…»

8 декабря, на следующий же день после принудительного помещения блаженного в психоприемник, Ангелина Васильевна Дмитриевская со слезами умоляла орловского уполномоченного по делам Русской Православной Церкви Н. Ф. Зверева оказать содействие в освобождении из больницы и передаче ей под опеку А. А.  Сайко . В то время это был единственный способ облегчить его участь. Однако уполномоченный остался безучастен к ее просьбам.

Тем временем в психоприемнике  Афанасия  Андреевича обрядили в потертое казенное белье, передав на склад снятые с него вещи. Сохранился свидетельствующий об этом документ, где пунктуально перечислен небогатый гардероб подвижника:

«Пиджак верх на ватине — 1.

Шапка треушка — 1.

Брюки в полоску — 1.

Рубашка сатин — 1.

Рубашка нижняя бел. — 1.

Кальсоны бел. — 1.

Носки сук. хорош. — 1.

Варежки хор. — 1.

Боты сукон. хор. — 1.

Все вещи хорошие».

Очевидно, эти «хорошие» вещи совсем недавно были куплены на последние гроши Ангелиной Васильевной либо пожертвованы старцу верующими.

После возвращения из Воронежа отношение медиков к старцу ухудшается. Раздражение сквозит даже в кратких записях в истории болезни:

«Подвижен, кушает неохотно. Избалован в питании. Требует белый хлеб и другие лучшие продукты. (Для б-го передачи не принимаются)».

Необоснованные притеснения вызывали протест у блаженного. Это отмечено в новых записях:

«Периодически высказывает обиды, что не допускают к свиданию знакомых женщин. Назвал ст. сестру «изверг, сатана»…»

В мае 1951 г. главный врач больницы пишет в облздравотдел петицию, в которой ставит все точки над 1: «Больной, как и при первом поступлении, доставлен органами МГБ и находится под особым надзором. Свидания с ним запрещены».

Служа Богу, подвижник стал ненавистен миру, и участь его была предрешена. Последняя запись в истории болезни, хранящейся в архиве Орловской психиатрической больницы, датирована 13 сентября 1951 года. В ней говорится, что по распоряжению Орловского облздравотдела пациент переводится в Томскую психиатрическую больницу, т.е. подальше от своих орловских почитателей. Желая предотвратить ошибку, допущенную за год до этого, в новой выписке из истории болезни, направляемой в Томск, откровенно говорится, что  Афанасий  Андреевич был помещен в больницу «по указанию вышестоящих органов… сотрудником МВД». 19 сентября блаженный с сопровождающим прибывают в Томск».

С сентября 1951 по май 1955 года  Афанасий  Андреевич находится в Томской областной психиатрической больнице. Но даже сюда продолжают приезжать люди, узнавшие о месте его заключения. В архиве Томской больницы до настоящих дней находится история болезни №1422/51, свидетельствующая о тяготах и невзгодах, перенесенных им вдали от ставшей уже родной Орловщины. Огромного труда стоило Ангелине Васильевне вызволение мученика.

В 1956 году верующие перевозят его в Москву. Несколько месяцев  Афанасий  Андреевич живет у подруги Марии Николаевны, о чем М. Н. Кириллова вспоминает в своей книге. Из Москвы юродивый переезжает в Псковскую область, в воспетое Пушкиным Михайловское. В 1957 году А. А.  Сайко  гостит в Риге.

Как ни странно, именно о последних годах жизни блаженного старца мы знаем менее всего. Известно, что Ангелина Васильевна Дмитриевская, оформившая с большим трудом опекунство над  Сайко , в 1957 году поселилась с ним на станции Онежская Брянской области. Здесь старец прожил до своего преставления. Как упоминает М. Н. Кириллова,  Афанасий  Андреевич бывал в Брянске; время от времени гостил у своих знакомых: в 1958 году — снова в Михайловском, в 1959 году — в Риге и Москве.

5 мая 1967 года  Афанасий  Андреевич  Сайко  скончался. Погребение его состоялось на Крестильском кладбище в Орле при большом стечении народа.

На могиле святого старца постоянно стоят свежие цветы. Сюда часто приходят люди, чтобы испросить совета у блаженного, получить исцеление у его могилы. Молва повествует о многих совершившихся здесь чудесах. Так, уже упоминавшаяся Л. Д. Мельникова рассказывала о женщине, которая хотела поставить на могилу  Афанасия  Андреевича свечу, а денег у нее оставалось всего рубль. Все-таки купила, поставила она свечу и пошла домой, а здесь у порога увидела свой рубль. До сих пор она бережет его как святыню.

Житие  Афанасия  Андреевича  Сайко  поучительно для нашего времени. В безумном и суетном мире он казался безумным. Но он победил этот мир и смог не только выстоять сам, но и спас души страждущих, являя для них в эпоху гонений на Церковь образ кротости и смирения, неся для них Царствие Божие.

Краюхин Д. А., Ливцов В. А.

 

АРХИВНЫЕ ИСТОЧНИКИ, БИБЛИОГРАФИЯ

ГАОО. Ф. Р-1. Оп. 1. Д. 542. Об изъятии церковных ценностей в г. Орле и губернии. 1922. Л. 24

ГАОО. Ф. Р-1. Оп. 1. Д. 638. Отчеты и доклады о деятельности губисполкома. 1923.

ОРАФ УФСК по Орловской области. Д. 10380-П. Д.6591-П. Лл. 101, 103, 106 об, 108 об, 109, 161- 171, 173-175, 184, 198.

ГАОО. Ф. 1591. Оп. 1. Д. 109. Информационный отчет в Совет по делам Русской Православной Церкви при Совмине СССР. Л. 99.

Орловская областная комиссия по реабилитации и восстановлению прав реабилитированных жертв политических репрессий при администрации Орловской области. Наблюдательное дело 1-12/9-2. Свидетельства других людей о жизни Орловского Христа ради юродивого  Афанасия  Андреевича  Сайко . (Машинопись). Л. 4, 6, с. 6.

Архив Орловской областной психиатрической больницы. Архивная история болезни №404/569. Л. 1,1 об., 2, 3, 7 об, 8-а, 9, 10, 13, 14, 16-23, 33-49.

Орловский Христа ради юродивый  Афанасий  Андреевич Саико//Православный путь (приложение к журналу «Православная Русь» за 1987 год). «1огс1апуи11е, К.У., П8А. Свято-Троицкий монастырь, 1988. С. 112, 114, 117-118, 120, 131, 133, 137-139, 141-142.

Перелыгин А. Под железной пятой. Орловский вестник, 1994 18 февр.